Пепел стихий
Шрифт:
Она нашла место, где лежало тело. На траве все еще виднелись пятна крови. Аббатиса сделала несколько шагов к лесу и подумала, что могла бы попытаться отыскать следы, оставленные ногой убегающего мужчины. А убийца? Он тоже бежал по следу своей жертвы? Должно быть, какое-то время он стоял неподвижно, чтобы бросить дротик…
Элевайз шла все дальше и дальше в глубокой тени деревьев, не зная точно, что ищет, но вскоре прекратила поиски, поняв, что это абсолютно безнадежно.
Она вернулась туда, где лежал мужчина. Трава в нескольких
Там, среди изумрудной зелени, лежал дротик.
Кто-то — шериф Пелем? — вырвал его из спины убитого и отбросил в сторону. Наконечник и несколько дюймов древка все еще были липкими от крови.
Элевайз наклонилась и подняла оружие. Осторожно вытирая его о свежую молодую траву, она вдруг ощутила непонятную, но настойчивую потребность извиниться за такое осквернение.
Затем, когда дротик стал достаточно чистым, она внимательно осмотрела его. Наконечник был высечен из кремния.
Кремний?
Большую часть жизни Элевайз провела на Южном Даунсе и потому знала о кремнии все. Как-то дождливым днем один из ее братьев скуки ради решил сделать кремниевый нож и убедился, что обивать этот камень совсем не так просто, как может показаться.
Кто бы ни сделал этот наконечник, он был искусным мастером. Изделие было безукоризненно симметричным, а его форма — необыкновенно красивой. Наконечник походил на изящный лист какого-то дерева. Сколы по его краям были совершенны.
А острие — как у лучшего ножа.
Элевайз давно знала, как испытывать остроту орудия, поэтому она проверила наконечник дротика на лужайке с одуванчиками. Листья и стебли оказались срезаны, будто их никогда там не было.
«Наконечник из кремния, — размышляла аббатиса. — Но почему же кремний — в наш век превосходного оружия из металла? Неужели несчастный горе-шериф был прав и это убийство — действительно дело рук людей, живущих в лесу? Тех, которые пользуются тем же оружием, что и их далекие предки?»
Эта мысль вызвала дрожь ужаса во всем ее теле.
«А я стою здесь, — подумала она, — в десяти шагах от леса!»
Элевайз повернулась и поспешила в аббатство.
Но, в смятении или нет, она прихватила с собой дротик. Даже если в этом деле можно было поставить точку, аббатиса все-таки решила сохранить улику.
Вернувшись в свою комнату, она обнаружила, что лавандовый фимиам еще не прогорел и в воздухе до сих пор держится запах шерифа. От всех волнений пережитого дня у нее разболелась голова.
В довершение всего была пятница. А значит, на ужин будет карп.
Сдерживая кипящее раздражение, Элевайз пробормотала:
— Терпеть не могу карпа!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Жосс Аквинский быстро оглянулся в сторону дома: он хотел убедиться, что невестка не наблюдает за ними. Потом он поднял своего
— Но-о! — закричал малыш дрожащим от возбуждения голосом. — Пошла, лошадка!
Жосс быстро сжал ладонями маленькие острые пятки, которые так и норовили вонзиться в бока его скакуна. Гораций был добрым и сильным конем, обычно невозмутимого нрава, но ведь никогда не знаешь наперед, как даже самое спокойное животное поведет себя в ответ на такое неожиданное воздействие.
— Тише, Огюст, приятель, — поспешно сказал Жосс. — Я ведь говорил тебе раньше, что «но-о!» — совсем не то, что нужно.
— А что нужно сказать, дядя Жосс? — запищал мальчуган. — Я все время забываю.
— Ну, ты можешь сказать «хоп!», если тебе очень хочется, — разрешил рыцарь. — Но лошади, как я объяснял, отзываются и на ноги, и на руки, и на голос. Нельзя использовать что-то одно, не подумав об остальном.
— И на задницу, дядя Жосс! Ты говорил, что нужно использовать задницу, чтобы держаться крепко в седле!
Ребенок вертелся от радости, наслаждаясь непривычной для него свободой в компании своего нестрогого дяди, — ему удалось сказать слово «задница» два раза и не получить за это взбучки!
— Так и есть, — улыбнулся Жосс. — Сиди крепко в седле, говорил я, дай старине Горацию знать, что ты «на коне».
— Я хочу скакать сам, без твоей помощи! — потребовал Огюст. — Ну пожалуйста, дядя Жосс!
— Нет! — Жосс сильнее сжал поводья. — Если твоя дорогая матушка узнает, что я всего лишь посадил тебя на лошадь, она спустит с меня шкуру, — проворчал он.
— Что значит «спустит шкуру», дядя Жосс? — слух у племянника был намного острее, чем предполагал Жосс.
— Э… ну… ничего особенного. Хорошо, Огюст, дружище, сейчас один круг по двору, а потом…
— Жосс! — раздался пронзительный женский голос. — Жосс, ты думаешь, что делаешь? О, осторожно! Осторожно!
Теофания Аквинская, казалось, была вне себя. Мать не только шестилетнего Огюста, но и его младшей сестренки и грудного братишки, она была женой самого младшего брата Жосса, Аселена. Едва завидев Жосса рядом со своими детьми, она тут же норовила вмешаться.
— С парнем все в порядке! — запротестовал Жосс, придерживая Горация. Ничуть не сопротивляясь появлению на своей спине маленького наездника, даже когда тот начинал брыкаться и визжать, конь, тем не менее, мог испугаться орущей женщины.
— Заткнись, Теофания! — закричал Жосс, натягивая поводья, чтобы наклонить тяжелую голову Горация. — Разве ты не видишь, что пугаешь его?
— Что? — воскликнула Теофания. — Как ты смеешь так говорить со мной?
Очевидно, мальчуган решил, что конь дяди Жосса — неподходящее для него место, во всяком случае когда maman несется по двору с боевым кличем. Одной рукой подхватив слезающего Огюста, другой удерживая Горация, Жосс буркнул что-то себе под нос.