Пепел Вавилона
Шрифт:
— Не в том дело, — сказал Филип.
— Нет? Бист бьен, в чем тогда?
Голос Карала звучал мягко, тепло и ласково. Гнев в животе у Филипа подался, как корка на воспаленной ране. Ярость и сознание своей правоты показались наигранными, намотанными, как тряпка, прикрывающая что–то другое. Что–то похуже. Филип крепко, до боли сжал кулаки, но удержаться не сумел. Гнев — даже не гнев, ребяческая обида ушли в сторону, и из–под них поднялся целый океан вины. Вины слишком огромной, слишком чистой, слишком мучительной, чтобы привязать ее к одному событию.
Он жалел не о том, что без разрешения покинул корабль, промахнулся по «Росинанту», убил Землю или ранил Каллисто. Вина была больше.
— Я… не в себе? — Филип подбирал слова для описания того, что не умещалось в речи. — Я… мне…
— Ё!.. — резко выдохнул Карал. Он смотрел за спину Филипу. Увидел что–то важное в новостях. Филип обернулся, вывернул шею. Со стены, темноглазый, спокойный и мрачный, смотрел Фред Джонсон. За ним по красной полосе шли слова: «Подтверждена смерть вследствие атаки Свободного флота». Пока Филип разворачивался обратно к столу, Карал уже выхватил ручной терминал и проворно, насколько позволял его скрюченный палец, листал новости. Подождав, Филип тоже достал терминал. Долго искать не пришлось. Новость повторяли все каналы — и Пояса, и внутренних планет. Источник на Земле, принадлежащий к промышленной группе Тихо, подтвердил смерть Фредерика Люциуса Джонсона, отставного офицера флота ООН, известного активиста, организатора и представителя Альянса Внешних Планет. Смерть последовала в результате травм, полученных при атаке сил Свободного флота…
Филип читал все подряд, сознавая, что чего–то не понимает. Все эти слова и картины лились безотносительно к его жизни, пока Карал не ухмыльнулся ему через стол со словами:
— Грагуласье, Филипито. Похоже, ты его все–таки достал.
На «Пелле» их встретила музыка, лившаяся из корабельных динамиков. Яркая, праздничная смесь стальных барабанов, гитары и заливистых голосовых трелей. Сарта, одной из первых увидевшая вышедшего из шлюза Филипа, обняла его, прижалась щекой к щеке, смутив мягкостью груди. Ее поцелуй — короткий, зато в губы, пахнул дешевым мятным ликером.
В камбузе праздновали. Кажется, вся команда собралась перед экраном, возвещавшим о смерти палача станции Андерсон. От жара тел воздух стал душным. Отец был среди них, улыбался, важничал, трепал по плечам' с видом шафера на особо удачной помолвке. В его лице не осталось ни уныния, ни угрозы. Углядев издалека Филипа, он торжествующе прижал оба кулака к сердцу.
Филип сообразил, что это первая настоящая победа после атаки на Землю. Марко возвещал успех за успехом, но каждый на деле был отступлением, бессмысленным метанием или, как убийство «Андорской волшебницы», наказанием мятежников. После ухода с Цереры Свободному флоту требовался солидный, недвусмысленный успех, и вот он случился. Неудивительно, что пошли кругом даже самые трезвые головы.
Экран переключился на другой канал, высветил эмблему Свободного флота, и компания зашумела громче прежнего, призывая друг друга к тишине. Кто–то выключил музыку, вывел вместо нее аудиотрек записи. Когда на экране возник Марко, величественный по–государственному, не похожий на ухмылявшегося всем и каждому мужчину, его голос разнесся по всей «Пелле»:
— Фред Джонсон брался говорить от имени тех самых людей, которых он угнетал. Он начал карьеру с убийства астеров, а продолжил, претендуя на право быть нашим голосом. Годы, когда он представлял АВП, отмечались призывами к смирению, терпению и неизменным безразличием
Речь продолжалась, но Филип уже не слышал ее за ликованием команды. Марко поднял руки — не пытаясь утихомирить, а купаясь в этом шуме. Его сияющий взгляд снова отыскал Филипа. Тот прочел по губам: «Мы это сделали!»
«Мы», — думал Филип, пока пробившийся сквозь толпу Ааман совал ему в каждую руку по груше с чем–то крепким. «Мы это сделали». Когда ошибка, так моя. Когда победа, так наша.
Посреди бушующей радости Филип ощущал в себе разрастающуюся тишину. Перед ним возникло воспоминание, сильное и наполненное, как образ из сновидения. Откуда оно взялось, он не помнил. Наверное, из какого–то фильма. Из какой–то драмы, где ослепительно красивая женщина, глядя в камеру и выталкивая горлом дым, произнесла: «Он и мои руки замарал кровью. Думал, так меня легче будет подчинить».
Глава 37
Алекс
— Доброе утро, солнышко, — сказала Сандра Ин.
Алекс поморгал, закрыл глаза и приоткрыл снова один левый. Проснулся посреди сна, в котором яблочный сок попал в охладитель корабля, похожего разом на «Росинант» и первый корабль, где он служил в марсианском флоте. Подробности стерлись, но осталось чувство, что надо что–то исправить. Голая Сандра улыбалась ему сверху, пока он цеплялся за остатки сна.
— И тебе привет, милашка, — пробурчал он. Голос со сна звучал низко и хрипловато. Алекс закинул руки за голову, уперся ладонями в изголовье и нажал, разминая лопатки. Сандра игриво прищемила ему высунувшиеся из–под одеяла пальцы ног и ушла в душ. Он поднял голову, чтобы полюбоваться ею сзади, и она, обернувшись, перехватила его взгляд.
— Куда собираешься? — спросил он отчасти из любопытства, а отчасти — чтобы еще немного задержать ее в комнате.
— Меня сегодня назначили на «Джамми Ракшаса», — ответила Сандра. — Драммер хочет убедить этих шишек из АВП, что мы о них заботимся.
— «Джамми Ракшаса», — повторил Алекс, опуская голову на подушку. — Странное название для корабля.
— По–моему, это какая–то шутка, понятная только людям Гудфорчуна. А сам корабль приличный. — В ванной ее голос стал звонче. — Самый жуткий корабль, на каком мне приходилось работать, назывался «Вывернутая петля». Камнедробилка, переделанная из подобранной где–то роскошной яхты. У капитана был пунктик на свободном пространстве, так что они срезали все стены, кроме капитальных, и перекрытия сняли.
— Серьезно? — удивился Алекс, хмурясь в потолок.
— Когда эта колымага шла под тягой, можно было уронить подшипник в рубке и слушать, как он скачет с палубы на палубу до самого реактора. Летать на нем — как в корзине воздушного шара.
— Дурное дело.
— Капитана звали Йетс Пратканис. Не без тараканов, но команда его любила. Никаких глупостей, как бывает, когда человеку чем бы ни заниматься, лишь бы не замечать, какое он дерьмо.
— Это, пожалуй, правильно.
Вода заплескала по металлу — включился душ, но по музыке струй Алекс слышал, что под ними еще нет ее тела. Подняв глаза, он увидел Сандру в дверях. Она раскинула руки, ухватившись за углы рамы. Сандра была немногим моложе него, и годы уже оставили след на ее теле. Вдоль груди и живота светились серебристые призраки растяжек. На левом бедре расплывалась татуировка, изображающая водопад. На правом плече кожу морщил грубый шрам. Красота не юности, а опытности, сходной с его опытом. Но в движении поднятых бровей, в том, как она перенесла вес на одну ногу, он увидел давнюю девушку.