Пепел
Шрифт:
Она пахнет дождем.
Я целую ее так, как будто никогда никого в жизни не целовал до этого. Осторожно, изучая каждый миллиметр ее губ. Она отвечает на мой поцелуй и обвивает мою шею руками. Я хочу прикоснуться к ней, хочу поцеловать каждый сантиметр ее тела. Я отодвигаю лямку ее майки и поочередно целую каждую из семи птиц на ее плече. Кожа у нее светлая, цвета слоновой кости. Я подбираюсь к белой шее, и вдыхаю ее аромат. Она не говорит ни слова. Просто прижимается ко мне всем телом и позволяет себя целовать.
Я не заметил, как мои руки гладят ее
Она отстраняется, кладет горячие ладони на мои руки и тихо говорит:
– Стой. Я… Я не могу.
В ее глазах я вижу слезы, и меня это пугает. Она медленно ведет нашими рукам вверх, приподнимая майку и оголяя живот.
В следующую секунду весь мой мир перевернулся, встал с ног на голову и взорвался на миллион маленьких кусочков.
Весь ее живот покрывают языки пламени. Яркие, красно–оранжевые, разной толщины и ширины. Они пляшут по ее животу, такие реалистичные, что на долю секунду мне показалось, что она горит. Я моргнул, пригляделся и смог рассмотреть то, что под ними.
А под ними были шрамы. Глубокие рубцы, настолько глубоко вросшие в кожу, что было не разобрать, где они начинаются, и где заканчиваются. На животе не было ни сантиметра целой, невредимой кожи, все было покрыто сплошным огромным шрамом.
Словно ее кожа расплавилась, растеклась, а потом ее перемешали и прилепили обратно одним махом.
– Я сделала ее, чтобы хоть что–то почувствовать. Я ничего не чувствую от пояса до колен. Я хотела помнить хоть что–то, поэтому сделала огонь. Он напоминает мне, как я горела заживо, и что я могла чувствовать ту адскую боль.
Я веду рукой по шрамам и опускаюсь на колени. Расстегиваю пуговицу и молнию на ее джинсах и осторожно спускаю их ниже, как будто я могу причинить ей боль. Она меня не останавливает, просто оцепенела, словно статуя.
Я должен увидеть.
Шрамы заканчиваются на середине тазовых косточек, которые все называют «крыльями любви». Они просто обрываются куском кожи, который немного не соответствует по цвету. Я вижу швы, где была пришита эта кожа. Я не дышу.
– Они сделали все, что смогли. Пересадили кусок чьей–то кожи мне на бедра. Ожоги на животе были меньшей степени, и они посчитали, что заживет.
Я замечаю, что ее крылья любви немного асимметричны. Одно выше другого.
– Они собрали меня по кусочкам. В буквальном смысле, – тихо говорит она, – Но одного они так и не смогли сделать.
Я поднимаю глаза, и вижу, что она смотрит в окно, не моргая.
– Потому что невозможно собрать разбитое, уничтоженное и разорванное в клочья сердце. Невозможно вернуть человеку душу. Тело – ничто, всего лишь оболочка. Я умерла тогда, вместе с мужем и сыном.
Я сажусь, подогнув колени под себя. Смотрю на татуировку на ее запястье.
ХХIII.VIII.MMIX – 23 августа 2009 года.
Я дотрагиваюсь рукой до черной краски.
– В этот день родился мой сын.
Я чувствую, что горло сжимается в тиски, и я
– А через два года, пятнадцатого сентября его не стало.
Я хочу кричать, орать во все горло. Но не могу.
ГЛАВА 11
Я – птица Феникс, мой удел – огонь:
Сгорать дотла и снова возрождаться,
Но песню не положишь на ладонь,
А сердцем каждый волен обжигаться.
И каждый сам стремительный кузнец
Куёт своё, а не чужое счастье.
Себе подобными нас создавал Творец,
А мы греховны: нас сжигают страсти.
И Феникс вся из страсти и огня
Влачу останки обожжённых крыл,
Сгораю в пламени: оно внутри меня,
Но дух не тлен: он к новой жизни взмыл
О. Удачная
Мое тело плавится.
Я чувствую, как огонь покрывает мои ноги, подбираясь выше, к бедрам и животу.
Я чувствую нестерпимую боль. Я горю заживо. Мои ноги зажаты в тиски покореженным металлом.
Я ничего не вижу. Повсюду кровь, дым и огонь.
Огонь, огонь, огонь. Он везде. Я слышу крик.
Это я кричу.
– Саша! Сашенька! Саша!
Мне никто не отвечает. Только скрежет металла, хруст моих костей и треск огня. Что–то режет дверь снаружи. Я слышу чьи–то голоса и крики, шум сирен вдалеке.
– Саша! Сашенька! – рыдаю я и жду, что мой сын мне ответит. Жду, что он издаст хоть какой–то звук.
Но он не отвечает.
Я кричу, воплю во все горло.
Я чувствую холодный осенний воздух, ворвавшийся в салон того, что когда–то было нашей машиной. Я чувствую чьи–то руки, которые подхватывают меня.
Я больше не чувствую боли. Я ничего не чувствую.
Я вижу удаляющийся силуэт моего мужа, наполовину вылетевшего из машины. Он лежит на капоте, повернув голову в мою сторону. Я пытаюсь разглядеть его лицо, но у меня не получается.
Потому что у него нет лица. Только кровавое месиво там, где когда–то были голубые глаза, точеный нос и полные губы. Просто череп, покрытый разорванной кожей и кровью.