Пепел
Шрифт:
Свет погас.
Юноша медленно отошел от окна. Он закрыл глаза и упивался первым сладким воспоминанием о светлой комнате, об огне, который ослепил его, о счастье, которое пришло нежданно-негаданно, как сон, о чистом наивысшем блаженстве, которого не передашь словами. В глазах его так ясно стоял этот тихий уголок, этот дивный свет, как будто теснимый со всех сторон непроглядной ночной тьмой, что он снова видел их как наяву и снова замирал, цепенел, как в первый раз. Весь во власти иллюзии, он снова впивался глазами в это видение…
Оно медленно растаяло. Бурные слезы, точно клубки змей, свившихся под сердцем, сдавили ему горло.
Сто раз повторял он себе, что надо уходить. Что надо поскорее уйти, как уходит тать ночной…
Вдруг в тишине раздался легкий скрип отворяемой двери. Стоя на ветру, Рафал услышал его, почувствовал, как стальное острие, вонзенное в грудь чьей-то рукой. Он был уверен, что погиб, что она разбудила слуг… Но в нем проснулось львиное сердце. Выпрямившись, он уверенно шагнул вперед, готовый одним ударом свалить каждого, кто вздумает смущать его мечты. Он, барин, захохочет им в глаза! Чего и кого ему бояться после того, что он уже видел? Что страшное может его ожидать? Он подошел к каменным ступенькам крыльца и, протянув руку, схватился за одну из колонн, на которые опирался скат крыши. Юноша чувствовал, что в дверях стоит человек. Он впился в темноту глазами и молча ждал. И вдруг он услышал голос, шептавший что-то тише ветерка. По заметенным снегом ступенькам медленно, как тень, сошла Гелена. Она спустилась к нему, как невидимый дух, как сама любовь. Она упала в его объятия. Они обвили друг друга руками, склонив головы и прижавшись друг к другу. Пошли вперед в молчании.
Счастье любви наполнило и увлекло их слившиеся сердца. Вьюга вокруг них бесновалась и свирепела.
Снег засыпал их с головы до ног. Подле дерновой скамеечки, под развесистой сиренью, в том месте, где его сердце особенно мучительно сжалось от любви, где оно исходило слезами, они остановились. Они подняли головы и слили уста в бесконечном поцелуе.
Наконец они оторвали уста от поцелуя. Она с минуту прислушивалась, потом тихо и томно шепнула:
– Как вы здесь очутились?
– Приехал.
– Верхом?
– Да.
– Как сказали тогда на балу?
– Да.
– А где же лошадь?
– В кузнице. Привязана к яслям.
– Одна?
– Одна. Пойдем к ней…
– Нет. Я боюсь тудаидти. Мне очень страшно…
Рафал наклонился к ее лицу. Губы его опять нашли ее щеки, уста, глаза. Он расстегнул крючки шубки и прильнул губами к открытой груди. Мягкими ручками она отстранила навязчивую голову, а когда жадные губы коснулись щечек, шепнула:
– Усы мокрые…
Действительно, пушок на верхней губе у Рафала весь заиндевел.
– Так в другой раз приехать без них?
– Без чего?
– Без усов…
– Нет, не надо…
– Что не надо?
– Не надо… И все!
– Не любишь их.
– Я сказала: мокрые.
От смеха они не могли говорить. Рафал изо всех сил старался осушить «усы». Она помогала ему, откидывая шелковую шаль, которой была покрыта ее голова. Рафал приник губами к волосам, связанным наскоро
Он слышал, как трепещет и бьется ее взволнованное сердце. Руки ласкали не ее девственное, пылающее тело, а как бы само счастье, воплощенную мечту. Он обезумел, обнажив устами чудную девическую грудь, полную радости и блаженства. Он спешил сорвать еще один, только один, поцелуй, готов был заплатить за него смертью. Милые руки обвили его шею, любимые, жаркие уста прильнули к его устам с тихим, томительным шепотом. Вся она изогнулась, поникла и склонилась к нему на грудь. Он благоговейно прижал ее, заключил в объятия, доверчивую, тихую, покорную. На мгновение он испытал небесное счастье, недосягаемое блаженство, чистое, неземное, неизмеримое, как небеса. Ему хотелось сказать ей, что он чувствует, назвать ту чашу наслажденья, какая была поднесена к его устам, и в этом слове передать тот нежданный голос, родившийся в сердце, который переполнил все его существо. Дух его напрягся, словно плечом он должен был сдвинуть весь мир. Это уединенное, тайное мгновение счастья вдруг оборвалось, как от удара… То был голос дудки ночного сторожа.
Гелена вздрогнула, еще раз на короткое мгновение прильнула к нему в поцелуе, в котором слились их души… Она скрылась во тьме. Свист вьюги заглушил звуки ее шагов. Рафал слышал с минуту, как она разговаривала на крыльце с ночным сторожем и подзывала собак. Но не все они подошли к ней. Некоторые из них с лаем бросились на Рафала, который опрометью кинулся бежать. Не успел он добежать до лошади, отвязать поводья и сунуть ногу в стремя, как они накинулись на него. Но Баська понеслась вперед как стрела. Оленьими скачками помчалась она в поле и ушла от собак. Долго несла она Рафала бешеным скоком сквозь снега и вьюгу по неведомым равнинам. Рафал не натягивал поводья, он не мог править.
Кругом бушевала неистовая вьюга. Все поле, по которому он мчался, ходило ходуном, как бурное озеро. Волнами перекатывались клубы сыпучей снежной пыли и, словно брызги пены, взлетали вверх выше головы лошади. По временам над землею взвивался, изгибаясь, снежный столб, застывал на мгновение в воздухе и рассыпался вдруг, как куча песку. Дул яростный ветер. Он налетал со свистом, словно вырвавшись из расщелин. Царила непроглядная, страшная тьма, в которой вихрились только белесые клубы, все сильнее кружась под свист ветра. Поминутно раздавался глухой вой метели, сдавленный рев, словно вырывавшийся из горла, сжатого ременной петлей. Неведомые силы вступали в ожесточенную схватку, в темноте боролись гибкие, упругие летящие тела. Чудилось, будто, сойдясь грудь с грудью, они страшными кулаками сокрушают друг друга, будто сдавленные гортани их хрипят и плюют кровью, будто в темных недрах ночи кто-то издыхает, тщетно моля о пощаде.
Лошадь, не сдерживаемая поводьями, шла наперегонки с ветром. Грива ее то и дело хлестала низко склонившегося Рафала по лицу. Он был в упоении. Жестокой бранью понукал он лошадь и вьюгу, чтобы они обе напрягли еще больше свои силы. Неситесь, твари! Во весь Дух, во весь опор! Легкий скок Баськи сменился бешеным бегом. Она дико фыркала. Казалось, будто она хочет вывернуть ноздри, будто раздутый храп ее изрыгает пламя и кровь.
Он не ощущал больше толчков, когда ее упругие ноги отскакивали от мерзлой земли; она плыла в снежной мгле, как в водной пучине.