Перебежчик
Шрифт:
Вместо поддержания такого же расстояния Ревик удвоил его, крепко прижимая одну руку к груди. Этот жест казался ему обороняющимся, но он не мог решить, то ли защищает себя от другого видящего, то ли наоборот.
«Ты слишком строг к себе, брат, — повторил монах. — Не кори себя за чувства. Кармические последствия за мысли и без того достаточно суровы».
Ревик кивнул.
Но если честно, на деле он не слушал.
Даже теперь он прислушивался лишь к половине их слов.
Он старался оттолкнуть
Молчание между ними затянулось.
— Ты готов, брат? — спросил видящий вслух.
Ревик кивнул, но не приложил усилий, чтобы сдвинуться с места.
Не дожидаясь, Тулани плавно развернулся на босых пятках. Он вышел через единственную дверь в похожей на камеру комнате, уходя так же бесшумно, как зашёл.
После очередного резкого выдоха Ревик смирился, что придётся последовать.
Подойдя сначала к полке, он наклонился, чтобы отключить маленький кассетный магнитофон в тот самый момент, когда заиграла «Paint it Black»2.
Он невольно посчитал это подходящим.
Деревянная дверь открывалась в грубо вытесанный коридор, который перетекал в обширный лабиринт проходов, пересекавшихся и разветвлявшихся вверх и вниз на бесчисленные этажи внутри каменной крепости, составлявшей эту часть Старого Города.
Монастырь был самым старым в Памире и потому старейшим из существующих… по крайней мере, из существующих на данный момент.
Он находился в сегменте подземного города прямо напротив места, где тренировался прославленный Адипан с самого момента создания этой группы разведчиков.
Ревик считал ироничным, что в детстве он фантазировал, как будет жить здесь.
Конечно, он воображал себя на другой стороне диады, защищающим свет города. Он воображал себя в Адипане, а не сломленным мужчиной, живущим в покаянии с кучей старых монахов… монахов, которые как минимум изначально воспринимали его как несколько пугающую и смертоносную диковинку.
Он знал, что быть здесь — это привилегия.
Сам факт того, что тебе разрешали входить в эти каменные стены — это привилегия.
Это всё равно ощущалось как тюрьма.
Наблюдая, как Тулани босиком идёт по вытесанным из камня коридорам перед ним, Ревик ощутил, как в его свете пронёсся шёпот поражения.
Он не мог остановиться, даже зная, что пожилой мужчина наверняка это почувствовал.
Он бы никогда не подумал, что кучка коленопреклонённых монахов измотает его до такой степени. И не посредством вбивания в него своей идеологии, хотя временами они читали ему нотации, совсем как Тулани вот сейчас. Даже не посредством изменения его света или принуждения, чтобы он увидел мир таким, каким они его видят.
Нет, большая часть того, что делали священные видящие Памира после прибытия Ревика — это просто
Они показывали Ревику Ревика — без масок, притворства, фильтров, историй, псевдо-мифологии или оправданий, которые он разработал для себя за годы.
Они показывали ему его собственный разум.
А потом просто сидели.
И ждали.
Они ждали и наблюдали, как Ревик реагирует на увиденное.
Время от времени они подходили к нему, обычно с добротой, часто со словами поощрения, иногда с мягким советом.
Бл*дь, это было невыносимо.
И всё же, как оказалось, терпение Предков превосходит даже его собственное.
Тут даже состязания не было.
В битве силы воли за душу Ревика, за его взгляды на мир, за его взгляды на самого себя… он определённо проигрывал.
Он честно не мог решить, хорошо это или плохо.
Глава 2. Вода на камень
Если уж на то пошло, с тренировочной сессии Ревик вышел ещё более злым.
Он ожидал, что останется один, хотя бы когда вернётся в свою монашескую келью.
Он жаждал одиночества, нуждался в нём к данному моменту, даже если это означало вернуться в ту бл*дскую пещеру без света и воздуха на остаток дня и вечера.
Он всё сильнее гадал, может, они затолкали его в такую крохотную келью нарочно, зная, что он клаустрофобик.
В этих пещерах существовали комнаты с настоящими окнами.
В некоторых даже имелась настоящая вентиляция, выходившая наружу.
Ревик видел много пустующих комнат такого типа, пока бродил по туннелям. Он знал, что у монахов было предостаточно места, поскольку монастырь значительно сократился за годы после Первого Контакта, когда монахов убивали вместе с остальным их народом.
Это даже не считая остального подземного города, который теперь был по большей части заброшен, как и пещеры, прилегавшие к официальным местам обитания монахов.
Ревик не был монахом.
Он мог бы жить в тех пещерах.
У них была масса вариантов в плане комнаты для его проживания.
Они также наверняка знали, что он не особо захочет признаваться в своём дискомфорте, хотя бы потому, что не захочет обсуждать его причины или конкретные инциденты в прошлом, приведшие к возникновению у Ревика клаустрофобии.
Его клаустрофобия — это его личное дело, чёрт возьми.
Тулани, старый монах, пришедший в комнату Ревика и спрашивавший его о музыке, наверняка согласился бы с ним в этом отношении… а потом предложил бы Ревику всё равно поговорить об этом ради его же пользы, а не ради других.
Ревик гадал, не приставили ли Тулани к нему.
Пожилой монах, возможно, держался поблизости, чтобы не оставлять Ревика слишком часто наедине со своими мыслями… или не дать ему совершить самоубийство, если уж на то пошло, или не дать обдумать побег. Возможно, он просто присутствовал, чтобы более пристально наблюдать за реакциями Ревика.