Перед бурей
Шрифт:
Эту ограничительную по отношению к крестьянству формулу он — во избежание впадения в старые «революционные иллюзии» — считал совершенно необходимым четко выразить во вводной статье о программе нового издания. И надо было видеть, с каким жаром взвился тогда на дыбы Семен Акимович! Он писал нам, «иногородним», негодующие письма: предлагал всем нам демонстративно отказаться от участия в новом издании и опубликовать что-нибудь, отгораживающее нас от него. Признаюсь, мне было не легко умерить волнение моего друга.
«Ты жалуешься на то, что они маловеры для ближайшего времени? — писал я ему. — Но пойми, они на много раньше нас оторвались от русской жизни, они не были свидетелями того внутреннего брожения в деревне, счастье встретиться с
Семен, наконец, согласился, хотя и скрепя сердце, идти с «Вестником» единым фронтом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Боевая Организация. — Убийство министра Сипягина и другие террористические акты. — Казнь Степана Балмашева. — Арест Гершуни. — Суд над ним и заключение его в Шлиссельбургскую крепость
Министр внутренних дел Д. С. Сипягин был всесильным временщиком тех бурных лет. Один из виднейших публицистов тысяча девятисотых годов, А. В. Пешехонов, всегдашний принципиальный противник т. н. террористической тактики, писал нам из Петербурга, констатируя «угрюмое молчание большинства органов легальной прессы» по поводу постигшей его гибели:
«Как назовут акт, которым временщик был исторгнут из рядов живущих? Это несущественно. Несомненно одно — что смерть постигла его по заслугам. Была ли это казнь? Он заслужил ее, осудив на медленную смерть десятки тысяч голодающих крестьян. Была ли это месть? Он вызвал ее, хладнокровно распоряжаясь избиением сотен людей на улицах и в тюрьмах. Была ли это мера самообороны? Он вынудил к ней, отрезав у общества все пути мирного протеста, переполнив тюрьмы тысячами людей, виновных лишь в том, что они не умели и не хотели молчать перед гнусным насилием…»
Гершуни и его товарищи в намечавшихся ими террористических актах придавали большое значение срокам. Не «самодовлеющего» террора хотели они, не уединенной дуэли кучки террористов с носителями центральной власти и сплотившейся вокруг них «охраной». Их заветной целью было слияние террористических «прорывов фронта» самодержавия с прямым давлением масс, чье дело расширить эти прорывы и взорвать весь вражеский фронт.
В первый же свой приезд Гершуни счел нужным объяснить нам факт осеннего, 1901 года, бездействия уже готовой идти в атаку «боевой организации с.,-р.». Студенчество явно переживало колебания. Жесткая политика Боголепова, «смещенного» выстрелом Карповича, сменилась политикой «сердечного попечения», объявленной новым министром ген. Ванновским. Брожение во многих университетах всё же началось, но его прервали рождественские каникулы. Для городских рабочих осень была плохим временем; по окончании летних работ полунищие крестьяне наводняли города, и стачечникам грозила легкая замена их на фабриках нетребовательными «зимовалами», как звали они крестьян, на зиму являвшихся подработать в городе.
Гершуни писал, что атака боевиков намечена на первую половину февраля 1902 г., по возможности ближе к годовщине освобождения крестьян, 19-го февраля, когда предполагаются смешанные студенческо-рабочие демонстрации на улицах.
Мы с понятным волнением отсчитывали дни, отделяющие нас от этой даты. Но до нее было еще далеко, когда в письмах замелькали смутные указания на то, что с первоначальным планом что-то не ладится.
О перспективах вооруженных нападений на столпов режима, разумеется, хранилось гробовое молчание. Вне тесных кадров Боевой Организации о них во всей России было известно лишь пяти человекам, и еще двоим заграницей. Мысль о волне демонстраций в юбилейный день 19-го февраля была в традициях студенчества, и о накапливании сил к этой дате и без того говорилось повсюду. Но рядом действовали
Гершуни пишет, что на этот раз тесное сочетание вооруженных нападений с массовым давлением, вероятно, придется оставить. Положение на редкость неопределенное. 3-го марта разыгрывается грандиозное избиение демонстрантов в Петербурге. Сипягин требует неограниченных полномочий для одоления революции: ждут всероссийского разгрома в неслыханных размерах. Зарождается колебание: если разгром этот будет окончательно вырешен, следует ли нападением на Сипягина и Победоносцева давать повод думать, будто эти-то нападения и расковали неистовства реакции? Наконец, принимается решение: пустить в ход свои нападения двумя-тремя днями позже, объявив их ответом революции на новый разгул реакции…
Мы ждем развития событий. Нервы натянуты донельзя… Так идут дни за днями — вплоть до исторической даты 2-го апреля: выстрелом Степана Балмашева Сипягин смещен. Но мы в прежнем напряжении. Нам было сообщено, что такому же «смещению» подвергнется Победоносцев. Наконец, становится ясно: по случайным причинам, вторая часть плана сорвалась.
Дата 2-го апреля была выбрана потому, что в этот день назначено было собрание комитета министров. В час Сипягин приехал в Мариинский дворец, а Победоносцев вышел из Синода. К первому, в виде блестящего молодого адъютанта, направился член Б. О. С. Балмашев. Ко второму должен был подойти другой террорист. Он вызван был в Петербург специальной телеграммой… Но телеграф перепутал две буквы фамилии адресата, телеграмма не была получена, в Петербург никто не приехал, и Победоносцев ушел от верной смерти.
Августовский номер «Революционной России» отметил в «партийной хронике», что после первого успешного выступления Боевой Организации «через несколько дней П. С. Р. формально передала заведывание всей непосредственно-боевой деятельностью в руки столь успешно начавшей дело боевой группы, таким образом превратившейся в постоянный орган партии и получивший от нее вполне определенные и широкие полномочия на будущее время».
Значительно обогнав почтовые вести, к нам примчался Гершуни. От него веяло волевою бодростью, верою в себя и свое дело; он заражал своим настроением всех. На «смещение» Сипягина власть ответила назначением фон Плеве. Это последний козырь самодержавия. Судьбу победителя и палача Народной Воли история отдает в наши руки. Только для грядущей борьбы с ним пора теперь же начать думать о высшей, динамитной технике. Что касается дальнейшей деятельности Боевой Организации, то в согласии с Ц. К. партии от террористических ударов пока изъемлется глава верховной власти — сам царь.
В текущей боевой работе нужно искать приближения террора к массам. Наиболее яркие фигуры местной власти, в особенности проявившие себя варварством своих расправ над рабочими, крестьянами и учащейся молодежью, должны занять должное место в ходе дальнейших боевых действий.
О «приближении террора к массам» боевая организация думала и до постановления Ц. К. партии. Ее деятельность направлялась по трем линиям. Первым должен был пасть виленский губернатор фон Валь, приказавший наказать еврейских рабочих-демонстрантов розгами. На фон Валя должен был пойти взятый из прежних кадров Рабочей Партии Политического Освобождения боевик Стрига. Но его выступление неожиданно предупредил выстрел рядового еврейского рабочего Гирша Лекерта. Фон Валь был лишь легко ранен. Гершуни был чрезвычайно огорчен, что фон Валь отделался так дешево и что Боевая Организация случайно потеряла такую заслуживающую кары мишень.