Перед бурей
Шрифт:
— Твоя очередь рассказывать, — обратились к Лине. — Где ты была, и что там Алек и остальные?
Рассказ Лины был короток и невнятен. Для никогда не путешествовавших изнанкой мира ещё и непонятен. Впрочем, главное девушка рассказала ясно и чётко — Алек жив, недавно был в беспамятстве, но очнулся. Большего никто и не требовал, на таком-то расстоянии хорошо, что хоть это можно сказать со всей определённостью.
— Да, жаль, что у нас нет Слухачей, — вздохнула Верея.
Лина пододвинула к себе миску с очередной вкусностью и заработала ложкой, раздумывая, что могла бы значить случайно принятая картинка
Над лесом зажглась золотая кромка рассвета. Красиво, наверное. Алые, красные, жёлтые облака, острые зубцы деревьев, из-за которых светило бросает острые лучи.
Алек стоял на крыльце, подставив им лицо, и боролся с желанием сдвинуть повязку. Он знал, что не увидит ни проблеска.
Теперь любование рассветами ему недоступно.
Вой спустился, пошёл вдоль завалинки, ведя пальцами по шершавым брёвнам, трогая жёсткий колкий мох. Солнце жёлтое… алое… красное… Брёвна коричневые, мох серо-зелёный с чёрными веточками.
Слова были неправильные. Человек почему-то не удосужился дать названия тысячам оттенков цветов. Может быть, потому, что люди всё время торопятся. Всё просто — назвал цвет и побежал дальше, подумаешь, этот алый совсем не тот алый, а зелёные клочья сухого мха совсем не то, что зелень свежей травы…
Торопливому человеку никогда не хватает времени сесть и просто полюбоваться закатом.
Или стеной собственного дома.
Вот ставни окна, голубые с белыми стрелами. Отец всегда красил так. Алек отколупнул чешуйку краски, раскрошил в пальцах. Сейчас краска повыцвела и облупилась. Когда Алек был в Дорнохе, он лишь один взгляд бросил на родной дом и не разглядел детали. Невозможность хотя бы нарисовать в воображении его облик раздражала, как зудение подживающих стигматов и пузырей ожогов.
Он вздохнул и, спотыкаясь и отводя от лица ветки кустарников, обошёл дом вокруг. Сад тоже пришёл в запустение. На завалинке пульсация жизни, кошка. Пёс в конуре, с кое-как перемотанными рёбрами, тяжко дышит, высунув язык, охает почти по-человечески. Находники отвесили пинка, слишком громко лаял. Извини, псина, людям не до тебя пока, у самих куча раненых…
Люди оставили деревню Проклятых. Мёртвых татей сожгли в остатках укрепления, пришлось и тела своих, которые пострадали в пожаре. Остальным сделали некрополис на скорую руку из того, что нашлось под рукой — ломаных и палёных брёвен корявого укрепления, сложили что-то вроде временного убежища мёртвых. Ходячих и легкораненых разбойников сбили в кучу, водрузили на них тяжёлых и погнали в Дорнох.
По прибытии в Дорнох татей загнали на майдан, и Алек огласил своё решение. Устроило оно не всех, радоничи жаждали крови. Ещё недавно считающие, что "авось обойдётся", "наша хата с краю", трусливо не замечающие разбойников, они хотели отомстить.
Пришлось ругаться, убеждать, а он так устал, а зверь в темноте ворчал, раздражённый непониманием других, и приходилось говорить ему, что это свои…
Помог Джонатам. Его положили в доме рядом с майданом. Услышав голоса и уловив настроение толпы, он велел вытащить себя наружу и заговорил сам. Восхвалял, но не льстил,
Получилось. Теперь Джо мог только шептать, сломав голос, но радоничи, пороптав, приняли решение Алека.
А потом отрядники Даниэла рассказали, что происходило в деревне Проклятых.
Приукрасили, конечно, будь здоров. Вспомнив наиболее занятные придумки, Алек пробормотал себе под нос несколько ругательств, смешав в кучу диалекты радоничей, воличей и несколько особо красочных выражений, услышанных у Тролля.
По словам видоков выходило, что они подоспели к развязке, когда доблестные воины добивали подлых татей. А не наоборот. В повествовании выступали некие духи огня и холода, которые по слову Алека — истинного дора!.. — помогали в битве, а потом сожрали главного разбойника.
И всё это с восторгом, придыханием, экзальтированными возгласами. Алек чувствовал, что его считают уже не просто дором, а каким-то Посланником высших сил, и это ему вовсе не нравилось.
Узел Судьбы. Выбор Александра Арагана Доража
Я уже называл себя дором. И другие тоже называли меня так.
Я — дор?
Мальчишка, никто из ниоткуда, толком умеющий лишь одно — разрушать, убивать… Куда мне править?
Не хочу…
У меня есть своя жизнь. Своё племя. Жена и сын.
У меня есть дело. Я долго шёл к этому. Школа, Преступление, экзорцизм, возвращение из мёртвых и Акт Мортус, бегство в земли воличей, к "страшным Еретикам"…
Я не считаю, что радоничи что-то мне должны. Я не считаю себя должником радоничей.
Но и просто так оставить свою глупую родину не могу.
Что будет с Радоном?
Церковь, похоже, самоустранилась. За всё это время — ни чётких приказов, ни подмоги. Даже если белые и возымеют желание вернуть власть над краем… Десять убитых солдат, убитые церковники, разоренный и сожженный чертог — и это всё спихнут на радоничей!..
Не хочу.
Оставить, отдав на растерзание разбойникам? Как там на уроках истории — и среди прочих выделился военный вождь, умелый воин, искусный стратег, харизматичный… кто-то там харизматичный, смешное слово… Только вот пока он выделится и соберёт разбойников в кулак, столько крови прольётся…
А тут ещё и Стат вмешивается, и стрекозы какие-то подозрительные летают…
Не хочу!..
Надо.
Кто, если не я?
Рассвет очертил стоящую у крыльца фигуру светлым сиянием. Ветер встрепал седые волосы, и вокруг головы как будто зажглось гало.
Алек стоял в лучах рассвета последнего дня лета, последнего дня спокойной жизни.
Кто, если не я?
Лунин Артём
1010–1011 гг.
ГЛОССАРИЙ
"Аз есмь" — "Я существую", словесная формула, на которой концентрируются при выходе из глубокой медитации, беспамятства, путешествия незримым духом и т. п.