Перед лицом Родины
Шрифт:
— Нет, не извиняйтесь, — проговорила Лида. — Вы нам доставили огромное удовольствие…
— Вы музыкантша? — спросил старик.
— Пианистка. Мы с мужем артисты, — с трудом подыскивая слова, стала объяснять Лида. — Мой муж поет, а я ему аккомпанирую.
— Гут… Гут… — кивал старик. — Понимаю… Понимаю… Вы артисты. А как вас зовут?
— Меня — Лида, а мужа — Леонид.
— А я Штудман, — снова чопорно отвесил поклон старик. — Отто Штудман. Рад познакомиться с русскими артистами. Я слышал, как поет Шаляпин.
— О нет! Я не умею.
— Я вас научу. Это нетрудно. Кто умеет играть на рояле, тот всегда сумеет сыграть и на органе.
Заметив взгляд Лиды, остановившийся на девочке, старик нежно улыбнулся ребенку.
— Внучка моя Эрика, — пояснил он. — Сперва очень боялись русских солдат. А они нас не тронули. Даже хлеб, сахар давали нам. Добрые… Ну, мы и осмелели — выползли с внучкой на свет божий…
— Славная девчушка, — приласкала Лида девочку. Эрика прижалась к ней. — Господин Штудман, сыграйте что-нибудь еще.
— Пожалуйста, герр Штудман, — попросил и Леонид.
— Что же, я-то сыграю, — блеснул глазами старик. — А вы-то споете, а?
— Могу и спеть, — согласился Леонид.
— Вот и концерт получится, — усаживаясь за орган, улыбнулся Штудман. — Что споем?
— Давайте Вагнера… Знаете арию из «Тангейзера»?
— Звезда вечерняя?
— Да, — кивнул Леонид.
Старик склонился над клавишами. Леонид запел:
Звезда вечерняя моя, К тебе стремлюсь всем сердцем я…Высоко поднимаясь к потолку, звуки органа и голос певца, как стая звонкоголосых птиц, бились о каменные стены ратуши, словно стремясь вырваться на волю и заполнить все пространство, весь мир безудержной радостью, бурным ликованием, счастьем…
Солдаты и офицеры, один за другим, входили в ратушу, окружая органиста и певца. В почтительном молчании они слушали этот импровизированный концерт.
У старого органиста поблескивали глаза. Он все вдохновеннее играл на органе, а Леонид пел одну арию за другой… Люди, стоявшие в зале, застыли в глубоком молчании. Все, что сейчас происходило здесь, в этом огромном зале, казалось необычным, неправдоподобным, похожим на сон…
Эрика, сидя на коленях у Лиды, с восторженным изумлением смотрела на Леонида, как на чудо.
Аккорды органа гремели залповыми ударами грома, рокотали по зданию, заглушая, казалось, все в мире.
Но вот стоявшие у дверей солдаты заволновались, настороженно стали поглядывать на дверь, о чем-то заговорили друг с другом. Некоторые даже выскочили из ратуши.
На мгновение органист замолк. Но только на мгновение, кажется, лишь для того, чтобы глотнуть воздух… И снова орган торжественно и величаво заговорил. По залу полились
Где-то совсем рядом с ратушей, наверное, на площади, один за другим прогрохотали два взрыва. Здание дрогнуло. С потолка посыпались кирпичи. Потом снова загрохотало, теперь уже, казалось, здесь, в ратуше. Люди попадали на каменные плиты. На них обрушился шквал обломков кирпича, глины, дерева. Падая, Лида старалась своим телом прикрыть Эрику…
— Берегись!.. — исступленно взвизгнул чей-то голос.
С грохотом и дымом пыли рухнул потолок, придавливая всех, кто попался на пути его падения. Раздались обезумевшие крики придавленных…
…Языки пламени жадно лизали стены ратуши. Солдаты тушили пожар, отрывали заваленных. Уже было отрыто несколько трупов, в числе их и труп… Леонида Ермакова.
Откопали органиста. Белая голова его была обагрена кровью. Он был жив, но тяжело ранен. По лицу старика лились слезы.
— Бог мой! — стонал он. — Зачем ты оставил меня в живых? Где моя Эрика? Где моя милая девочка?..
Какой-то маленький русский солдат, понимающий немецкий язык, успокаивал его:
— Сейчас, дедушка, сейчас ее отроют… Не плачьте.
И ее действительно отрыли. Маленькая Эрика была жива и невредима. Ее, прикрыв своим телом, спасла Лида.
Придя в себя, Лида, увидев девочку невредимой, улыбнулась.
— Ну, слава богу, все обошлось хорошо. Ведь у меня тоже такой маленький есть…
Она замолкла, потеряв сознание. Санитары уложили ее на носилки и понесли.
XI
Переодевшись в крестьянскую одежду, нагрузив коляску луком и горохом, Флоримон Бедо усадил сзади себя Меркулова и как ветер помчался по отливающему стеклом шоссе в Париж.
Они часто обгоняли машины, переполненные немецкими солдатами, и им на пути встречалось немало немцев. Но никто из них даже и не подумал остановить Флоримона и Сазона Мироновича, чтобы проверить, что они за люди. Да кому бы пришло в голову подумать, что среди бела дня, на виду у всех так смело мчатся два франтирера на мотоцикле?
Вдобавок, гитлеровцы обращались куда мягче с жителями Франции, чем с населением стран Восточной Европы.
Часов в десять вечера Флоримон заехал в лесок близ Мурэеля.
— Приехали, Сазон Миронович, — сказал он, слезая с мотоцикла. — Эти места я прекрасно знаю, приходилось здесь бывать, когда выезжали на прогулки. Я пойду в деревню, там есть у меня знакомые. А вы побудьте здесь…
— Ладно, — кивнул Меркулов. — Буду спать, тогда разбудишь… Кустик, кустик, пусти поспать, мне не век вековать, одну ночку ночевать…
Он лег около мотоцикла и тотчас же заснул. А Флоримон исчез во тьме…
Вернулся он в час ночи с молодым французом и разбудил Меркулова.