Перед лицом закона
Шрифт:
Наконец гость явился. Сначала, как водится между недавними пожилыми знакомыми, был разговор о погоде, о здоровье, о диете, о прекрасном виде из окон квартиры хозяина и о прочих тому подобных вещах.
Когда они сели друг перед другом за стол — мистер Дей спиной к окну, — гость сказал:
— Позвольте мне, дорогой Евгений Петрович, поблагодарить вас за приглашение.
— Ну что вы, что вы, — запротестовал хозяин. — Скорее я вас должен благодарить.
Эта учтивость и взаимная симпатия
— Но у меня к вам огромная просьба, — сказал Храмов, предупреждая собиравшегося возразить мистера Дея, — давайте говорить по-английски. Очень меня обяжете.
— С удовольствием. Между прочим, ваша племянница тоже просила меня об этом. Я вас понимаю. Когда я ехал в Москву, я мечтал поговорить по-русски. За три недели вполне наговорился, можно сказать, получил компенсацию за тридцать пять лет. А вам сколько надо компенсировать?
— Двадцать семь лет.
Дальше они говорили по-английски.
— Что, вы жили где-нибудь в англоязычной стране? — спросил мистер Дей.
— Нет, просто был человек, с которым можно говорить по-английски.
— Где же он теперь? Что с ним стало?
— Вам знакомо выражение «в местах не столь отдаленных»?
— Конечно.
— Ну вот, тут был как раз такой случай.
В тоне Евгения Петровича слышалось так много печали, что мистер Дей вздохнул.
— Дорогой Евгений Петрович, хочу вам сделать маленькое признание, да, боюсь, не обижу ли.
— Помилуйте, чем вы можете меня обидеть?
— Ну хорошо, я скажу. Вы ведь знаете, я социолог. Когда вы пригласили меня в гости, я обрадовался: вот еще один объект для кратковременного изучения. И шел к вам именно со своими социологическими целями. Но сейчас мне стыдно признаться в этом.
— Я непохож на подопытного кролика, не правда ли? — Храмов усмехнулся.
— Но то, что я сказал, не задевает вашего самолюбия?
— Нисколько.
— Тогда все в порядке, и камень свалился с моей души.
— Вам этого? — Храмов взял в руку бутылку с коньяком.
— Нет, лучше уж шампанского.
Храмов откупорил не успевшую еще согреться вынутую из холодильника туманно запотевшую бутылку, налил в два узких высоких бокальчика. Пока он все это проделывал, мистер Дей оглядывал комнату, потом сказал:
— Простите за бестактность, других комнат в вашей квартире нет?
— Нет. Но я одинок, мне больше не требуется. Меньше уборки.
Мистер Дей в удивлении поднял брови.
— Не хотите ли вы сказать, что собственноручно убираете квартиру?
— Представьте себе!
— Неужели у вас нет возможности нанять
— Если вы имеете в виду деньги, то возможность есть. Нет прислуги. Не найдешь.
— Черт знает что! Я понимаю, когда рабочий обслуживает сам себя, но преподаватель института...
— Это еще не самое печальное, дорогой мистер Дей. Давайте наконец пригубим.
Они отпили по глотку, и мистер Дей задумчиво произнес:
— Ваша очаровательная племянница кое-что рассказывала мне о вас, но вот эта деталь — ученый сам убирает свою квартиру — бросает на все особый оттенок.
— У нас этому не придают значения. Я ведь сказал: это далеко не самое печальное в моей жизни. Есть вещи пострашнее. А жить без прислуги — что ж, ко всему привыкаешь.
— Не имею права ожидать исповеди, но слова ваши полны скрытой тоски... и протеста...
— Одиночество, дорогой мистер Дей, одиночество, — поглаживая свой бокал, меланхолически объяснил Евгений Петрович. — Прислугу мне заменяет пылесос, а вот что делать с одиночеством?
Мистер Дей как бы воспрянул от охватившего их чувства подавленности.
— Но послушайте, мой друг, мы с вами уже немолоды, но и не так еще стары, чтобы не рассчитывать больше на внимание женщин. — Он говорил быстро и возбужденно. — Я нахожу у нас с вами много общего. Я тоже холостяк, но поверьте мне...
Евгений Петрович снова усмехнулся и перебил его:
— Я не это одиночество имею в виду. Есть одиночество иного рода. А что касается рассказов моей племянницы, то она обо мне ничего не знает.
Несколько секунд длилось молчание. Мистер Дей как бы старался постичь глубинный смысл сказанного.
— Понимаю, — наконец откликнулся он. — Есть что-то такое важное для вас, в чем вы не имеете единомышленников. Или я ошибаюсь?
Евгений Петрович ответил на вопрос не прямо:
— Человеческий мозг не радиопередатчик и не приемник. Об этом можно и сожалеть, но скорее это к счастью.
— Да, есть мысли, которые нежелательно было бы делать слышимыми.
— Я вас немного поправлю, мистер Дей. Желательно, но при одном условии — чтобы их источник не стал известен нежелательным людям.
Разговор велся обиняками, но даже самые прямолинейные, недвусмысленные слова не сделали бы его более откровенным: с этого момента они поняли друг друга совершенно и повели речь открыто.
— Вам многое не нравится из того, что вас окружает? — спросил мистер Дей.
— Не нравится — в данном случае невинный эвфемизм.
Возможно, мистеру Дею не было известно, что эвфемизм — это мягкая, благозвучная замена более грубого, сильного выражения. Но он понял, что хотел сказать Храмов.
— Чужой в своей стране — это, конечно, тяжело.