Перед потопом
Шрифт:
«Пойду так», — решил Дюран.
Он снова заглянул в левый коридор, потом в правый. Теперь ему показалось, что в конце правого коридора чуть светлее. Свет мог проникать в коридор из какой-то комнаты за поворотом. Освещая путь узким лучом малого фонаря, Дюран углубился во мрак правого коридора. Дважды он останавливался и пытался ощупью отыскать выключатели на стенах, но ничего не нашел. Может быть, из-за этих остановок коридор показался ему непривычно длинным. Наконец он добрался до поворота. Дверь в
«Я должен был бы удивиться или испугаться, — подумал Дюран, — но ничего этого нет… Почему?»
Он подошел к двери и медленно отворил ее. Будуар был погружен в полумрак. Торшер отбрасывал резко очерченный круг света на ковер и белую клавиатуру пианино. Возле пианино, спиной к двери, сидела женщина. Шорох открываемой двери заставил ее обернуться. Это была Фиона.
«Схожу с ума», — спокойно подумал Дюран, прислоняясь к косяку двери.
— Ты, — сказала Фиона и по ее лицу скользнула улыбка, — я знала, что ты вернешься, Робэр. Я ждала тебя.
Он молча глядел на нее. Именно такой она представлялась ему в те редкие мгновения, когда он позволял себе вспоминать… За пианино, вполоборота к нему, чуть откинув назад прекрасную голову. Бледное лицо, обрамленное волнами каштановых волос, упавших на плечи. Яркие губы, чуть приоткрытые в улыбке. На груди в вырезе темного платья тонкая золотая цепочка с амулетом: контуром сфинкса в золотом обруче.
— Что же ты молчишь? — продолжала она, не отрывая от него взгляда. — Разве ты ехал не для встречи со мной?
— Не знаю, — прошептал он чуть слышно. — И не могу понять… Кто ты и… откуда… Или, вернее, что ты такое… И где я?
Она рассмеялась:
— Пока ты на пороге… Входи, не бойся. Вопреки твоей воле ничего не случится. Входи и садись, — она указала на кресло по другую сторону торшера.
— Но я хотел бы знать…
— Как я тут очутилась?
Он попытался возразить, но она не позволила:
— Это совсем просто, Робэр. Но не в этом сейчас дело… Ты все поймешь чуть позднее. Важно, что мы снова вместе и… не расстанемся, если… ты сам того не пожелаешь.
— Ты можешь вернуться со мной… в Париж?
Она быстро повернулась к нему на своей крутящейся табуретке.
— Это совершенно невозможно, дорогой, неужели ты не знаешь? Для тех, кого они… вышвыривают сюда, нет возврата.
— Вышвыривают?
— А ты что думал? Я не умирала слишком долго. Слишком долго, с их точки зрения. Они могли бы ускорить конец; я думала, они так и сделают. Но они гуманны. Слишком гуманны, дорогой. Им надоело ждать и однажды ночью они… вывезли меня на Оставленную землю и бросили… на растерзание мутантам — так они думали.
— Невозможно! — вырвалось у Дюрана.
— Почему же невозможно, дорогой? Невозможного на Земле давно
— Боже мой!
— Он не услышит, Робэр! Земной мир обречен. Он не справился с поставленной задачей и должен исчезнуть.
— Почему ты думаешь так?
— Я не думаю, я знаю. И ты знаешь это, Робэр. Разве не так?
— Я говорил лишь о бессилии Человечества, но я не знал… Вероятно, я многого не знаю.
— Но о многом ты догадывался… Войди же и садись, — она снова указала на кресло, вблизи от себя. — У нас еще есть время, хотя тут оно идет немного иначе, чем там, откуда ты приехал. Прошу тебя, присядь. Или ты все еще боишься меня?
— Не знаю… Нет, хотя, — он сделал несколько шагов к указанному ему креслу. — Я все-таки хотел бы понять, что ты такое, Фиона.
— То есть призрак ли я, привидение, вампир в образе твоей Фионы, или просто биоробот, голограмма?
— Существует и еще одна возможность, дорогая. И пока она представляется мне наиболее вероятной. Ты порождение моего воображения. Я сплю и вижу тебя во сне или я сошел с ума.
— А что бы ты предпочел?
— Разве это имеет значение?
— До определенной степени — да.
— Тогда… Тогда я предпочел бы обнять тебя — живую… Но я чувствую, что это… находится за пределами моих возможностей.
— Да… пожалуй. С этим тебе не следует торопиться. По крайней мере тут.
— Значит ты… не живая.
По ее лицу пробежала тень.
— Я не могу сейчас объяснить… Постарайся принять меня такой, какую видишь, Робэр. Все это несколько сложнее, чем ты предполагаешь.
— Я хотел бы обнять твои колени, Фиона.
— Нет, нет, ни в коем случае…
— Даже если после этого мне пришлось бы умереть.
— Нет-нет, любимый. Садись и посиди спокойно, нам надо еще кое о чем поговорить.
— Неужели я не могу даже прикоснуться к тебе, поцеловать кончики твоих пальцев?
Она со вздохом покачала головой.
— Значит, — Дюран тяжело опустился в кресло, — ты существуешь лишь в моем больном воображении, Фиона.
— Неужели это так важно, Робэр? Мы же видим друг друга, обмениваемся словами, мыслями…
— Для меня важно!
— Я даже смогла бы сказать, о чем ты сейчас думаешь.
— Ну, о чем же?
— Ты хотел бы взять меня на руки, снести вниз по лестнице, засунуть в свой элмоб и мчаться, сломя голову, в Париж.
— Но ты только что сказала, что это невозможно.
— Да… И тем не менее ты думаешь сейчас именно об этом. Разве не так? — она рассмеялась.
— Ты смеешься, а мне хотелось бы плакать.
— Но почему? Все дальнейшее зависит только от нас. Точнее — от тебя, Робэр.