Перед рассветом (версия не вычитана)
Шрифт:
Клирик ещё не решил фундаментальный вопрос бытия — "играть или жить". Но роль пытался соблюсти как можно точнее. А потому выпрямился, опершись здоровой рукой на сиденье, а зажатой в лубке — на щит. Больная рука ответила недовольным прострелом. Повернулся к хозяевам. Так удалось затушевать единственное, что в образе лунной эльфийки было не сидовского — рост. Ну и выражение лица вышло — неласковое.
Озёрная увидела сиду, ноги подкосились… Но ничего, в обморок не хлопнулась. Да и остальные — смотрят с почтением, трясутся, но в ножки, как придорожные свинопасы, не падают.
— Что вы ей про меня наговорили, что дева Аннона
Клирик откинул соломенное золото назад. Не удивился, когда ушки оказались островаты. Вот если б оказались как у него — звериные. А так… Обычные. Самую малость заострены в верхней части. Таких «полуэльфов» в двадцать первом веке он на улице встречал. Оставалось констатировать: озёрная — человек, хотя немного странный. Не писаная красавица, как в сказках, но весьма симпатичная особа. Остаток какой-то старой расы, вроде пиктов, что ли? И о чём с ней говорить?
Живую озёрную Клирик потребовал у сэра Кэррадока в качестве Луны с неба. Перед самым походом. Зашла речь о давешней истории с проверкой на счёт. Рыцарь, зачастивший по вечерам в «Голову», очень потешался, насмехаясь над принявшим сиду за озёрную деву недотёпой. Настолько едко, что Клирик заступился за фермера, вживе не видевшего ни тех, ни других. Специально, чтобы не раздражать неверием в мифологию, оспорил не существование озёрных в принципе — а вот именно здесь. Заявил, что уж в Диведе озёрных-то нет. Вот и не с чем сравнивать — сиды-то редки. Кэррадок на это пожал плечами и сообщил, что озёрные есть, только очень Немайн боятся. Потому ни одной на эту ярмарку, и верно, не приезжало… Вот Клирик и попросил — познакомить хоть с одной. И рыцарь на ясном глазу дал — и легко сдержал обещание.
Теперь нужно о чём-то с ней всё-таки говорить. Немайн попыталась потянуть время…
— Считаешь до скольки? — вот с этого, традиционного уже, и начала.
— До пяти, — страх в глазах озёрной вырос и плещется, выбрасывается на брови, щёки, губы…
— Врёт. Она в дун на рынок ходит, — гудит один из благородных воинов, сбив ольховый венок на ухо, — у моего дяди, пасечника, за мёд торговалась. Хорошо считает. И даже обсчитывает, зараза!
— Но я же теперь крещёная! А в Анноне не умела. Ей-богу… Ой…
— А если вернуться придётся? — Немайн скептически склонила голову на бочок. По сказкам, возвращение озёрной — обычное дело, если муж не понравился. Мычащее приданое, понятно, при этом исчезало вместе с озёрной. И со всем приплодом. Что, в общем, вполне соответствовало кельтской традиции брака с равными правами мужа и жены.
— А не придётся. Добрый у меня муж. Семья богатая, клан сильный. И — на земле хорошо. А в Анноне всегда сыро. Вечно вода под ногами хлюпает, — озёрная, словно для иллюстрации, хлюпнула носом, — и земля под ногами гнётся.
Клирик начал что-то понимать. Образ гнущейся под ногами земли был знаком, и отзывался
— А выходить из Аннона страшно было? — болотные тропы — штука подлая. Хотя как-то ведь и скот выводить ухитрялись. Гати? Известные только нескольким посвящённым? Иначе все бы про них уже знали, — Наверное, шаг в сторону от друида — смерть.
— А как ты узнала, что меня друид вёл?
— А кто? Гвин, что ли?
— У нас и другие боги есть! Гвин — он король сидов, да. Но есть ещё Амаэтон, Гверн, Мабон… Талиесин захаживает. Но редко. И ты! Тебе по два человека каждый год приносим. На день Неметоны и весной, чтобы ты страну не затопила. Но боги, конечно, невест не выводят. Иногда себе берут…
Наверное, в омут. В наступившей тишине отчетливо скрипнули зубы сиды. Одно хорошо — епископский викарий по-валлийски ни бельмеса.
— У кого это — у нас? — поинтересовалась Немайн вкрадчиво, точно епископ Дионисий на суде.
— У нас в Анноне…
— Ты же не хочешь туда возвращаться?
— Но там отец, мама… То есть и родная и три остальных. Тётки, сёстры…
Кажется, с мужским полом у них дело швах. Не рождаются?
— Братья у тебя есть?
— Нет. Но это только нам не повезло. У соседей и по два мальчика случается. Зато у меня все мамы живые…
— И это фэйри обвиняют в подбрасывании подменышей… Дураки. Это не работает. Сколько ваших каждый год тонет в болотах?
— Тонут, — озёрная задумалась, — я тогда так далеко считать не умела. Больше пяти… Может, семь?
— Как видишь, жертва не помогает. Так вот родне и передай при оказии…
Разговор понемногу прояснял картины подземной жизни — а на деле жизни на плотных растительных покровах да мелких островках среди торфяных болот. Успокоившаяся озёрная — поняв, что от неё требуется и правда именно разговор, охотно вспоминала детство да девичество. Клирик уже почти и не слушал, только поощрял подробности, чтобы было потом что спокойно проанализировать. Не нравилось ему соседство с цивилизацией, приносящей человеческие жертвы. Пусть и обречённой. Память подсказала — подобная история произошла с инками. Осколок жестокой империи ухитрился пережить её на полвека в недоступной горной долине. Потом испанцы вызнали нужные тропы. Здесь же сложилось равновесие — а всё потому, что болотная община приобрела репутацию волшебных существ.
Праздник — как любой новый день, должен был начаться с вечера. Раз уж в день Немайн нельзя жечь огонь — кроме как для отправления кормящего мастера ремесла — вечерний пир сразу после захода Солнца был единственной горячей трапезой суток.
Немайн отвели самое почётное место. Стол круглый, но южная, добрая, сторона считалась более почётной. Клирик понимал — происходит неладное. Но сэр Эдгар против подобного ущемления своего статуса не протестовал. По правую руку сел хозяин, по левую пристроили викария. Осторожно поднесли первое блюдо. Овсянка! И все дружно принялись коситься на сиду. Видимо, желая посмотреть, как она будет давиться этой гадостью.