Перед рассветом
Шрифт:
Мы ОПОН - они быдло. Каждый из нас это чувствовал. Гордились этим даже. Первое чему учат бойца ОПОНа, это понимать мы - суперэлита, а они грязь под нашими берцами. Чего хотим, то и воротим. Нам все можно!
Деньги платят, водка есть, баб навалом, чего еще мужику надо? А нам ничего и не надо. По херу нам всё. Мы ОПОН.
Самое смешное было это когда выборы и референдум проходили. Мы там как угорали от смеха. Вокруг избирательных комиссий постами встанем. Дубинами поигрываем, скалимся и глядим как быдло голосовать гонят. Как подсчет голосов, нам команду: "Никого не пускать! Кто права качать начнет того сразу в участок" А уж там дежурные бригады
Когда результаты референдума по ЛЦГ объявили, быдло вякать стало: "Мы не так голосовали! Руки прочь от страны! Предателей на кол!" Стадом на демонстрации шли. Орали нам: "Ты с кем солдат?" Мы не солдаты, мы ОПОН! Пошли вон по домам и не вякать! А уж дальше и дубинками их. Самой любимый прикол у ребят был, это вырвать из колонн демонстрантов их руководителей, запихнуть в автобус и слезоточивым газом их травить. Они задыхаются и плачут, бойцы ОПОНа хохочут, потом выпускаем этих дебилов и на тренировку гоним. Приемы рукопашного боя на них отрабатываем, а то что остается в зоны отправляем. Пусть дохнут, пусть все знают, что это такое против нас выступать.
Из нашей роты пятеро сами ушли. Дураки! Вот и подыхайте в "народном хозяйстве" без работы.
А потом значит войска ЛЦГ по договору в страну вошли. Армию, придурков этих, сразу разоружили и распустили. А нам начальство тут же объявило, для вас ничего не меняется, как работали, так и будем работать, только жалованье увеличат и платить в валюте будут. Из нашей роты, еще два десятка отказались дальше служить, все остальные только радовались, мол теперь бабла побольше рубить будем. Нашу роту ОПОНа в усиленный полк развернули. Из бывших военных и полицейских к нам полно наемников пришло. Отбор самый простой был: "Ты сука наши приказы исполнять будешь?" Если, да, то зачислен. Мне новое звание присвоили: капрал. Я теперь десятком командую.
В городе наши парни пропадать стали, ушел и нет его. Куда? Зачем? Да хер его знает. Объясняли, что дезертируют. Только мы-то знали, наших кто по одному на улицах мотался, убивать стали. В одиночку уже боялись ходить. Только группами и с оружием и то нам в спину кричат: "Каратели! Падлы! Предатели!" Ловили крикунов и если малолетка то били до кровавых соплей, если постарше то насмерть забивали, а баб просто хором трахали, а если старая и некрасивая попадалась, то дубинку в очко сунем и лови кайф дура старая.
Кричать прекратили, стрелять стали, какие-то повстанцы объявились, ополченцы.
Наши парни из казарм в город без дела выходить перестали. Чего там делать? Тут в казарме жратва, водка и бабы. И чего мы там в городе то забыли? На облавы или там демонстрантов погонять дубинками или пострелять это конечно ... ну так это ж работа, платят нам за нее.
Еще в самом начале оккупации кинули нас разок в регион соседний, вроде там бунт большой был. Нам начальство сразу приказало: "Стрелять всех! Никого не щадить! Стрелять под такую ... Стрелять!" Вот тогда нам первый раз А-2 выдали. Амок Арийца так этот препарат называли. Есть А-2 в таблетках, есть в шприц тюбиках. Вколешь себе А- 2, кровь кипит и чуешь, ты сверхчеловек, а все остальные дерьмо, а уж силищи от А-2 пребывало не меряно. Не идешь, а паришь, как на крыльях тебя несет, стреляешь по быдлу и кайфуешь. А уж дальше прёт тебя вовсю. Механик бронемашину прямо на быдло ведет, давим и добиваем тех кто в живых еще остался, ну как это ну вроде как насекомых. В тот раз мы всех перестреляли и передавили. А чё? Не хер выступать
Потом нам А-2 уже перед каждым выходом из казарм выдавали, величина доза в зависимости от сложности задания. Если дозы маловато, то всегда у начальства подкупить можно было. А-2 наркотик? Да все мы знали это, не полные же дебилы. Только если сел на А-2 обратно дороги уж нет.
Нет у нас обратно дороги, мы каратели. Для этого я родился? Ради чего я живу? Кого защищаю? В кого стреляю? Не думай! ОПОН не думает, ОПОН бьет! Не думай, купи А-2 вколи дозу и ты снова сверхчеловек.
Пятерых наших опоновцев повесили прямо на плацу. Один из них под кайфом от А-2 ударил офицера из миротворческого корпуса, остальные его не остановили. Так нам объявили на построении. Мы без оружия стояли в шеренгах и смотрели как их вешают. Вешали тоже наши. Миротворцы приказали ужесточить контроль за выдачей А-2. Приказ исполнен. Теперь командиры открыто не торгуют. Теперь по их приказу это делают шлюхи из обслуживающего персонала. А нам объявили, что за нападение на миротворца или неисполнение его приказа, вводится смертная казнь.
Миротворцы нас презирают, брезгуют нами и мы это хорошо знаем. Всю грязную работу выполняет ОПОН.
Уже тут в госпитале, врачи болтали между собой, а я случайно услышал, что после шести месяцев приема А-2, разрушаются почки, печень, наступает белокровие и наркоман умирает. Я принимаю А-2 уже два месяца. Скоро мне конец. Нам всем скоро конец. Так вот значит для чего я жил. Чтобы убивать людей, уничтожать тех кто выступает против оккупации, а потом самому подохнуть от наркоты. Подохнуть карателем. И плюет мне в лицо мой давно умерший прадед, а каждую ночь просыпаясь, я вытираю слезы.
Мама! Мамочка спаси меня! Замоли у Господа за меня словечко! Ведь ты там у престола Его! Ты же умерла от эпидемии, а я в это время на облаве был.
Твой труп сожгли ... я даже не знаю где ... Мамочка если ты простишь меня ... то и Господь простит. Больше мне некого просить и не на что надеяться.
Дайте А- 2 суки! Я не хочу думать, я знаю, мне нет прощения.
Василия Петровича Лаврентьева я давно знал, ещё со школы, с дочкой его вместе учился. Он врачом раньше работал. Я догадывался, что он с повстанцами связи имеет. Не заложил. Я ... ну это ... ну в общем ухаживал за Олей дочкой его, дома в гостях у них часто бывал, а тетя Аня меня всегда чаем угощала. Когда меня в ОПОН работать взяли, то Оля отказалась дальше со мной встречаться. Тогда я думал: "Ну и хрен с тобой дура! Баб полно, найду себе" Нашел и не одну, только не то это было. Просто секс, это как жвачка с химическим ароматизатором вкуса, пожевал и нет ничего, одна безвкусная дрянь во рту и плюнуть охота, ну а когда с чувством то это как ... не знаю как, не было у меня ничего с чувством то ... с Олей не было ничего.
А Оля тоже оказывается от эпидемии умерла, ее мама тетя Аня в один день с ней отмучалась. А Василий Петрович мне поверил, ничего не сказал, а я все равно понял, верит. Верит, что не хочу я сдохнуть последней падлой. Хоть и жил карателем, а умереть человеком хочу.
Потом еще одна встреча была. Так вот значит какой ты Чингис. Не похож на свои фотографии. Выражение лица другое. На плакатах обычный мужик, а тут сразу видно, повстанец командир. Я уже всё сказал, а ты молча на меня смотришь, тяжелый у тебя взгляд. И баба ... то есть девушка ... нет женщина ... короче подруга с тобой пришла, Василий Петрович, ее Верой звал. Она тоже смотрит и молчит. Страшно было, вдруг не поверят? Поверили. Вот так просто взяли и поверили.