Перед рассветом
Шрифт:
Мы чувствуем как озадачены, растеряны, испуганы оккупанты. Не могут понять в чем дело. Один из отрядов ушел в портал прямо на их глазах. Группу ополченцев преследовали каратели, а тут у них на глазах открывает светящийся круг уходят в него люди и круг исчезает. Оккупанты не могут поверить, что это возможно, они не понимают как мы это делаем. Не понимание вызывает страх. Нас боятся ...
Больше половины отрядов повстанцев еще не ушли. Оккупанты и каратели плотно оцепили все зоны где еще действовали отряды ополчения. Массовые облавы. Ведется усиленное воздушное патрулирование. Осуществляется сканирование территории со спутников на околоземной орбите. В другом пространстве последняя встреча с теми
Бывают дни когда я горжусь тем, что родился и вырос на этой земле, тем что я часть нашего народа. Сегодня такой день.
Все знали, что прикрывая колоны с беженцами они погибнут. Знали и пошли на это. Любое слово об их решении покажется фальшивым. Но может эти слова найдут наши потомки. А мы молча провожаем их в последний путь.
Последним прорвав блокаду уходил отряд Чингиса. Все кто остался в прикрытии погибли. Все кто ушёл с колонной беженцев, спасены. И это всё что я могу сказать о них.
Вера передала мне дневник Чингиса, я буду хранить его вместе с этим журналом в нашем архиве, в нашей памяти.
Вам наши потомки есть кем гордится. Помните об этом когда мы уйдем. Пусть и у вас будут мгновения когда вы ...
Примечание историков:
Научные открытия группы Михаила Кержина позывной "Михаил" стали материальной и духовной основой новой цивилизации. Михаил Кержин погиб в бою при нападении карателей на "Град Китеж".
Позывной "Чиж"
Последний урок
Меня он всегда раздражал. И не потому, что ему не нравился мой предмет: "История". И не потому, что он часто вел себя вызывающе. Это обычное явление в школе. Вступив в период полового созревания школьники всегда пытаются самоутвердиться, в том числе и за счёт педагогов. А мы давно уже превратились из учителей в педагогов. Педагогом в Древней Греции называли раба наблюдающего за ребенком. По большому счёту именно так к нам и относились. Мы были рабами своего положения, нищенской оплаты, начальства, детей и их родителей. Раб не может научить свободе, а знания это свобода. А мы и не учили, мы выполняли установленные нам программы и не более того. Всех кто пытался учить выживали из школы или они уходили сами.
Когда я только пришел работать в школу, то уже на первом уроке один из старшеклассников с презрением бросил мне: "Да кому нужна эта ваша история?" И я видел, что остальные с ним согласны. Я попытался доказать, что история это память и как без памяти не может жить человек, так без истории не может быть народа. Что история это наука наук. Как врач по симптомам определяет болен человек или нет, так и историк может определить здорово общество или нет, предсказать историю болезни и предложить лечение, если общество больно. Я говорил, но меня не слушали и не хотели слушать. Тогда я решил уйти из школы. Но другой работы не было и я остался исполнять учебные программы. Я быстро смирился и молча наблюдал как все сильнее и сильнее деградирует душа народа - культура и ее основа образование и видел все симптомы смертельной болезни нашей страны.
Вот именно за это смирение и молчание, он меня и презирал. А я со злой усмешкой говорил ему, что это и его судьба. Судьба смириться и выполнять заданный функционал. Вы его знаете, его многие теперь знают, его позывной "Чингис".
То
Многие у нас и за пределами нашей страны недоумевали, почему мы все не встанем и не свергнем эту полностью утратившую чувство реальности и связь с обществом группу людей. Строились разные теории. А я знал реальность. Мы боялись брать на себя ответственность за свою судьбу и судьбу своей страны. Не смотря на все очевидные и доказанные факты, мы не хотели признавать, что нами правит группа преступников. Признать и принять, что тобой правит преступник, это окончательно принять свой социальный статус: "Раб". Признать и не принять, что тобой правит преступник, означает сопротивление, арест, пытки и смерть в зоне. Мы не хотели признавать себя рабами, мы не хотели сопротивляться. Вот и утешали себя выдуманными пропагандой фантомами. Эти фантомы были грубо состряпанными поделками, но как алкоголик пьет любой даже самый дрянной и опасный для жизни суррогат, чтобы на время выбыть из тошнотворного бытия, так и мы хоть с отвращением, но все равно глотали нескончаемые порции лжи.
"Ничего изменить нельзя. От нас ничего не зависит" эта норма стала абсолютной доминантой нашего поведения, нашей жизни. Пустой и никчёмной жизни.
Мы заслужили свою участь. Я это знал. И когда все было продано и вывезено, а лишенные пусть и урезанной, но привычной пайки и минимальных удобств люди стали проявлять бессистемную активность, я прекрасно понимал, чем все закончиться - оккупацией. И не был удивлен, когда на землю нашей бывшей родины вошли войска Лиги Цивилизованных Государств.
Кто-то отчаянно кричал о предательстве. Кто - то наивно полагал, что эти люди наведут у нас "порядок" и вернут нам привычное стойло и кормушку в нём. Одни полагали, другие кричали, а я знал, нас ждет тотальное уничтожение. Лично у меня сил для сопротивления не было, я был отравлен безразличием и покорностью, я был уже стар.
Одинокая старость, беспомощность, я всегда этого боялся. И вот время пришло. Семьи у меня не было. Я давно решил, что плодить новых рабов, не буду. Любви тоже не было, это очень большая ответственность, а я ее всегда избегал. В прошлом случайные, недолгие связи, вызванные физиологической потребностью, вот что было вместо любви и семьи. Я уже добровольно собрался уйти из жизни, также тихо и почти безболезненно, как и существовал. Остановило только любопытство историка: а как быстро все кончиться? Остановило любопытство зрителя, который раз уж куплен билет, намерен высидеть в зале до конца спектакля. Жалкое любопытство, я это понимаю. Окончание нашей истории не сопровождалось возвышенной и нервно трагической музыкой. Мы просто дохли и разлагались, раньше духовно, теперь уже и физически.
Портрет своего бывшего ученика я увидел на улице, он был приклеен к двери дома в котором я жил. Затем его показали по ТВ. Преступник, убийца, он осмелился сопротивляться. Его искали оперативным путем, отрабатывая все его связи. Ко мне тоже пришли каратели. Допрашивали, пугали и смеялись над моим жалким страхом и беспомощностью. Их главарь по кличке "Мюллер" со злой высокомерной гримасой на сытом холеном лице спросил:
– Ты что же не помнишь своего ученика? Не знаешь его одноклассников? Не помнишь, с кем он дружил, кто его родственники, с какой девкой он спал? Да ты его пособник.