Перед восходом солнца
Шрифт:
Лот. Поэтому он и застрелился… Он был совестливым, очень совестливым человеком.
Гофман. Совесть? При чем здесь она?
Лот. Именно она… Не будь ее, он бы не застрелился.
Гофман. Я не совсем понимаю.
Лот. Ты, верно, еще помнишь, какого цвета были его политические убеждения?
Гофман. По-моему, зеленого.
Лот. Конечно, ты можешь считать их незрелыми. Но в одном ты ему не откажешь, – он был талантливым малым… Пять лет
Гофман. Ужасные вещи. Я хочу, чтобы искусство веселило меня… Не-ет! Искусство такого сорта мне не по вкусу.
Лот. Мне оно тоже было не по вкусу, но он стоял на своем. Прошлой весной был объявлен конкурс на памятник. Надо было увековечить какого-то сиятельного князька. Фипс принял в нем участие и получил премию. Вскоре он и застрелился.
Гофман. При чем же тут совесть, мне что-то неясно… Я могу назвать это только блажью… червоточиной… сплином… чем-то таким.
Лот. Да, именно таково и всеобщее мнение.
Гофман. Мне очень жаль, но я не могу не присоединиться к нему.
Лот. Ему теперь совершенно безразлично, что…
Гофман. Ах, оставим это. Мне его так же жалко, как и тебе, но… ведь он уже все равно мертв, этот славный парень… Расскажи мне лучше о себе, что ты делал, как тебе жилось?
Лот. Со мной все было так, как я того и ожидал… Разве ты ничего обо мне не слышал?… Не читал в газетах?
Гофман (несколько смущенный). Нет, ничего.
Лот. Ты ничего не знаешь о лейпцигской истории?
Гофман. Ах, об этом!.. Да!.. Я хочу сказать… ничего точного.
Лот. Так вот дело обстояло так…
Гофман (берет Лота под руку). Слушай, прежде чем ты начнешь… Ты в самом деле не хочешь ничего выпить?
Лот. Может быть, позднее.
Гофман. А рюмочку коньяку?
Лот. Ну, нет. Уж этого ни в коем случае.
Гофман. А я пропущу рюмочку… Нет ничего лучше для желудка. (Достает из буфета бутылку и две рюмки и ставит их на стол перед Лотом.) Рекомендую, Grand Champagne, лучший сорт… Может, отведаешь?…
Лот. Благодарю.
Гофман (залпом выпивает рюмку). Э-эх!.. Ну, а теперь я весь внимание.
Лот. Одним словом… влетел я тогда здорово.
Гофман. Кажется, на два года?!
Лот. Именно! Но ты, видно, все знаешь. Я получил два года тюрьмы, а потом меня еще выгнали и из университета. Мне тогда исполнился двадцать один год… Ну, что же, за эти два года тюрьмы я написал свою первую книгу по вопросам народного хозяйства. Не скажу, что мне доставило большое удовольствие сидеть за решеткой, врать
Гофман. Ну как мы могли быть такими! Просто удивительно! Надо же всерьез вбить себе такое в голову. Все это было чистейшее ребячество, ты понимаешь меня!.. Переселиться в Америку нам, дюжине желторотых! Нам основать образцовое государство! Восхитительный спектакль!
Лот. Ребячество?! Как тебе сказать!.. В некотором отношении это было действительно ребячеством! Мы не подготовились ко всем трудностям такого дела.
Гофман. А то, что ты действительно с голыми руками совершенно серьезно отправился в Америку… Ну подумай только, что это значит – с голыми руками приобрести в Америке землю для образцового государства. Ведь это же почти идио… Во всяком случае, это весьма наивно.
Лот. А между тем я вполне удовлетворен результатами своей поездки в Америку.
Гофман (хохочет). Лечение холодным душем, ты это имеешь в виду?…
Лот. Возможно, что мой пыл немного охладили, но ничего особенного со мной не случилось. Каждый человек должен пройти через свои разочарования. Но я далек от того, чтобы отрицать пользу этих… ну, скажем, горячих времен. Они были вовсе не такими уж наивными, какими ты их себе представляешь.
Гофман. Не знаю, разве?!
Лот. Вспомни только все тогдашние ребячества: разноцветные корпорации в университете, пьянство, драки. Чего ради был весь этот шум? Как любил говорить Фипс: что нам Гекуба?… Но речь шла вовсе не о Гекубе. Мы стремились к самым высоким человеческим идеалам. И, несмотря ни на что, это наивное время помогло мне начисто освободиться от предрассудков. От религиозных иллюзий, и от мнимой морали, и от многого еще…
Гофман. В этом я согласен с тобой. Если теперь я человек просвещенный и непредубежденный, то этим я, безусловно, обязан временам нашего общения… Да, конечно… Меньше, чем кто-нибудь, я способен это отрицать. И вообще ничто человеческое мне не чуждо. Не нужно только пытаться прошибать лбом стену… Не нужно усугублять бедствия, от которых, к несчастью, страдает нынешнее поколение. Пусть все спокойно идет своим естественным путем. Что должно быть, то будет! Надо действовать практически, практически! Вспомни-ка! Я и раньше это подчеркивал, и мой принцип оправдал себя… В том-то и дело! А вы все – и ты в том числе! – поступаете совершенно непрактично.
Лот. Объясни мне, пожалуйста, почему именно?
Гофман. Очень просто! Вы не используете своих способностей. Вот, например, ты: у тебя есть знания, энергия и все прочее, все тебе доступно, все перед тобой открыто! А ты что делаешь? Начинаешь с того, что ком-про-ме-тируешь себя таким образом… Ну, положа руку на сердце, неужели ты ни разу не раскаивался?
Лот. Не в чем мне было каяться, раз меня осудили безо всякой вины.
Гофман. Ну, знаешь, я не могу судить об этом.