Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

Олдисс Брайан Уилсон

С содроганием она увидела вокруг только совершенное запустение и отсутствие жизни, отчего ей вообразилось, что они угодили во впадину какой-то невероятно огромной морской раковины, выброшенной морем космоса на колдовской пляж небес. Действительность вокруг была маловыразительна и вместе с тем вселяла в душу небывалый страх. Прямо над головами у них умирало последнее воспоминание о солнечном свете, освещая своими остатками долину, по которой они шествовали. Тусклый свет застилала собой чернильная тень, которая все более и более покрывала своими крылами небо, исходя из дальней точки горизонта, в сторону которой упорно продвигался их ходульник.

Неожиданно

они вошли в место низкого гудящего звука. Взглянув вниз, Яттмур обнаружила, что ходульник продвигается через поле белесых извивающихся червей. Черви цеплялись и терлись своими телами о тонкие длинные ноги ходульника, которые растение теперь начало переставлять с преувеличенной осторожностью, с тем чтобы не потерять от напора земных тварей равновесие. Отливая желтоватым воском в остатках небесного свечения, черви кишели, колыхались и в ярости цеплялись за ноги ходульника, отказываясь выпускать его из своей хватки. Некоторые из червей были длинны настолько, что почти дотягивались до шестидольного вместилища, в котором сидели, замерев от страха, люди, и когда головы нескольких червей мелькнули перед Яттмур, та с содроганием заметила жадно разверстые и направленные в их сторону чаши рецепторов. Чем являлись эти рецепторы, органами чувств, ртами или глазами, а может быть особыми органами, улавливающими изливающиеся с небес остатки тепла, она не могла сказать. Но стон ужаса, который издала Яттмур, наконец вывел Грина из его транса; почти обрадовавшись тому, что он может хотя бы на время отвлечься от неведомых ему кошмаров, которые мельтешили в его голове, он принялся отражать палкой атаки восковых червей, которые, вырываясь снизу из густого мрака, все норовили дотянуться до теплых человеческих тел.

Другому ходульнику слева и чуть позади от них тоже приходилось нелегко. И хоть земля внизу была едва видна, они смогли разобрать, что в одном месте шестиногое создание ступило в самое логово червей, где те шевелились сплошной огромной кучей, достигая невероятной длины. Выделяясь почти ясным силуэтом на фоне ярко освещенного сравнительно с окружающей тьмой склона холма вдали, второй ходульник застыл, удерживаемый шевелящейся под его длинными ногами массой червей, целым лесом бескостных пальцев, что кишели вокруг него. Ходульник пошатнулся. Потом, не издав ни единого звука, он упал, и конец его долго пути был отмечен кишением бесчисленных червей вокруг его повергнутого тела.

Ничем не отреагировав на происшедшую неподалеку трагедию, ходульник, на котором ехали люди, продолжал шагать вперед.

Самый опасный участок, где червей было особенно много и где они были особенно сильны, остался позади. Черви, корневая система которых приковывала их к земле, не могли ползти за ними следом. Червей стало заметно меньше, они сделались короче, потом поле червей осталось позади них, а чуть позже ужасные твари стали попадаться лишь только отдельными кучками, которые ходульник с легкостью обходил стороной или перешагивал.

Немного успокоившись, Грин воспользовался передышкой, чтобы повнимательней оглядеться по сторонам и понять, куда они забрели. Яттмур в страхе прятала свое лицо у него на плече; в животе у нее поднималась тошнота и она ничего больше не хотела и не могла видеть.

Глава двадцать первая

Крупные и мелкие камни густо были рассыпаны по равнине, которую сейчас

пересекал ходульник. Все эти камни были принесены сюда течением реки, давно уже пересохшей и ушедшей в небытие; в древности река эта пересекала дно долины; перебравшись через пересохшее русло, они начали подниматься вверх, по склону совершенно голому и лишенному хотя бы каких-то признаков растительности.

– Мы, жалкие пузатые, хотим умереть! – стонали рыболовы. – Слишком страшно оставаться живыми в этой стране смерти. Отпусти нас из этого мира, о, великий пастух, удостой нас чести удара твоего милого и жестокого малого резуна-ножа, зарежь нас, и дело с концом. Доставь маленьким пузатым щепкам радость, ударь каждого из них по разу своим ножом, чтобы прекратить наконец это долгое умирание в стране бесконечной смерти! О, о, о, холод сжигает нас, аййй, долгий холод, холод!

В один голос они продолжали завывать, повторяя свой плач словно молитву.

Отвернувшись от них, Грин старался не слышать их стоны. Наконец, когда от криков и стонов толстопузых у него кончилось терпение, он схватил палку и несколько раз крепко ударил их. Яттмур пыталась ему помешать.

– Неужели ты не разрешишь им даже плакать? – спросила она. – Я тоже готова плакать с ними вместе, и бить этих несчастных несправедливо, потому что очень скоро мы все вместе здесь умрем. Мы уже вышли за пределы любой жизни, Грин. Здесь мы не встретим ничего, кроме смерти.

– Быть может мы не в силах сейчас что-то предпринять, но ходульник имеет цель и к ней идет. Это растение не стало бы продолжать свой путь, если бы впереди его ожидала смерть. Или, может быть, ты тоже превратилась в толстопузую, женщина?

На мгновение она замолчала и задумалась.

– Мне плохо, Грин, что-то творится со мной, что-то неправильное. В моем животе поднимается тошнота, которая ворочается там словно смерть.

Она говорила так, потому что не знала, что тошнота в ее животе означает новую жизнь, но никак не смерть.

Грин ничего не ответил.

Ходульник продолжал отмерять своими ногами пяди бесплодной земли. Наконец, убаюканная заунывными подвываниями толстопузых, Яттмур задремала. Потом проснулась от холода. Нытье толстопузых затихло, они и Грин спали. В следующий раз, когда она проснулась, ее разбудили рыдания Грина; но тяжелый сон снова смежил ее веки, и она опять без сил провалилась в забытье, полное тревожных сновидений.

Когда она вынырнула из сна в следующий раз, то открыла глаза и, вздрогнув, очнулась мгновенно. Мрачный сумрак впереди освещался бесформенным красным пятном, некой горящей массой, словно бы висящей в воздухе. Задыхаясь от страха и, одновременно, надежды, она принялась трясти за плечо Грина.

– Грин, посмотри туда, – воскликнула она, указывая рукой вперед. – Там что-то горит! Что это такое? Неужели мы туда идем?

Ходульник наконец замедлил свой шаг, словно бы почуяв близость конца пути.

Открывающееся впереди них в почти полной тьме видение поражало. Прежде чем они поняли, что это такое перед ними, прошло немало времени. Поперек пути ходульника протянулся невысокий длинный холм-гряда, на которую растение начало взбираться; как только ходульник поднялся к вершине гребня, они наконец смогли начать разбирать то, что скрывалось впереди. Неподалеку за гребнем холма высилась большая гора с разбитой на три пика вершиной. Именно эти три вершины и горели перед ними красным огнем.