Перед заморозками
Шрифт:
— Я и есть легавый. Ты разве не знала? Меня, конечно, много в чем упрекали, но в зазнайстве, по-моему, никогда.
Они позавтракали молча, читая каждый свою часть «Истадской смеси». В половине восьмого он поднялся.
— Ты кое-что сказала на днях, — начал он смущенно.
Линда тут же поняла, что он имеет в виду. Ей было забавно смотреть, как он смущается.
— Что тебе женщина нужна?
— А что ты имела в виду?
— А что, в этом можно усмотреть какой-то двойной смысл?
— Оставь в покое мою сексуальную жизнь.
—
— И все равно, оставь ее в покое.
— Мне, в общем, все равно, каким образом ты собираешься сохранить в покое твою несуществующую сексуальную жизнь. Но что мне не все равно, так это то, что ты все время один. Каждую неделю, проведенную без женщины, ты прибавляешь в весе. Весь этот жир, что ты на себе таскаешь, просто кричит — этому человеку срочно нужен секс.
— Не кричи.
— А кто слышит?
Она смотрела, как он уныло моет чашки. Наверное, я слишком прямолинейна, подумала она. А с другой стороны, никто, кроме меня, ему это не скажет.
Она проводила его в прихожую.
— Как правильно сказать, — вдруг спросила она, — передзаморозками или дозаморозков?
— А это не одно и то же?
— Конечно, одно и то же. Только одно выражение правильное, а другое — нет.
— Поразмысли сама, — сказал он. — Результат доложишь вечером, когда я приду.
И ушел, привычно хлопнув дверью.
Линда вспомнила Гертруд, женщину, на которой дед женился за год до смерти. Она теперь жила со своей сестрой Эльвирой, учительницей шведского языка. Линда посчитала, что вопрос о заморозках — прекрасный повод ей позвонить. Они иногда разговаривали по телефону, первой обычно звонила Линда. Она нашла номер в записной книжке. Старушки вставали очень рано — в пять утра они уже завтракали. Трубку взяла Гертруд — голос у нее, как обычно, был веселый. Линда всегда удивлялась, как она выдерживала такого человека, как дед, — угрюмого и замкнутого.
— Ты уже служишь в полиции? — спросила Гертруд.
— В понедельник начну.
— Будь осторожна.
— Я всегда осторожна.
— Надеюсь, ты постриглась.
— Почему я должна была постричься?
— Чтобы тебя не схватили за волосы.
— Не беспокойся.
— Чем-то же надо заниматься и в старости. Когда ничего другого не остается, можно занять себя тем, что начать беспокоиться. Это тоже занятие. Мы с Эльвирой каждый день дарим друг другу маленькие поводы для беспокойства. Это нас взбадривает.
— Я как раз и хотела поговорить с Эльвирой. У меня есть к ней вопрос.
— Как отец себя чувствует?
— Как всегда.
— А как с этой латышкой?
— С Байбой? Давно все кончено. Разве ты не знала?
— Я разговариваю с Куртом самое большее раз в год. И никогда о его личной жизни.
— У него нет личной жизни. В том-то и беда.
— Даю Эльвиру.
Голоса у сестер были так похожи, что по телефону одна могла выдать себя за другую.
—
— Передзаморозками, — уверенно сказала Эльвира. — Дозаморозков подразумевает некий ограниченный срок. Например — надо успеть собрать смородину до заморозков. А почему ты спрашиваешь?
— Я утром проснулась и подумала, что скоро осень. И заморозки.
— Надо говорить передзаморозками.
— Теперь знаю. Спасибо за помощь.
— Сегодня будем собирать смородину, — сказала Эльвира. — Ты права — скоро осень. Заморозки. А собрать надо дозаморозков. Можешь помочь, если захочешь.
Линда прибрала в кухне, приняла душ и начала одеваться, как вдруг зазвонил телефон. Это была Эльвира.
— Я ошиблась, — сказала она, — теперь говорят и так и так — и перед заморозками, и до заморозков. Я позвонила своему приятелю — он профессор-лингвист, с большими связями в Шведской академии. Язык становится рыхлым. К сожалению, сегодня можно сказать и дозаморозков. Язык размягчается, теряет остроту и точность. Мне не нравятся слова, похожие на тупые ножи… Вот и все, что я хотела сказать. Сейчас берусь за смородину.
— Еще раз спасибо.
Дождавшись девяти часов, Линда позвонила Анне:
— Хотела убедиться, что ты мне не приснилась.
— Я теперь понимаю, как вы тут метали икру. Я уже говорила с Зеброй. Она знает, что я вернулась.
— А с Генриеттой?
— Позвоню, когда будет настроение. Как договорились, в двенадцать?
— Я обычно точна.
Линда положила трубку и задумалась, так и не сняв руку с телефона.
Где-то все-таки сидела маленькая заноза, какая-то даже не тревога, а тень тревоги. Что-то эта занозка хочет мне поведать. Как во сне — курьер скачет с посланием, и в этом послании речь идет о тебе, хотя снится тебе совершенно другой человек. И эта зудящая заноза… Анна вернулась, ничего с ней не случилось, как будто бы все как всегда. Но эти два имени в ее дневнике… Биргитта Медберг и Вигстен. Есть и еще одно имя — норвежец по имени Тургейр Лангоос. Нет, остаются еще вопросы. Пока я не получу на них ответ, заноза будет сидеть.
Она вышла на балкон. Воздух после грозы был чистым и свежим. В газете она вычитала, что ливень затопил канализацию в Рюдсгорде. На полу балкона лежала мертвая бабочка. И это тоже, вспомнила Линда. Еще и рамка с синей бабочкой.
Она села и положила ноги на перила. Еще пять дней. Пять дней этого странного и довольно мучительного ожидания.
Вдруг ей пришла в голову неожиданная мысль. Она вернулась в комнату и позвонила в справочное бюро. Интересующая ее гостиница принадлежала концерну «Скандик». Ответил бодрый мужской голос с легким датским акцентом.