Передозировка
Шрифт:
— Це-о-два пошел! — разорвал тишину Том, от волнения едва не перейдя на крик.
В самом деле пошел: поднялся до 35. Первый признак успеха. Может, и пульс появился?
— Остановить реанимацию.
В тишине послышался писк монитора, мерно отсчитывающего сердечный ритм: 125 ударов в минуту, собственный пульс пациента. Сердце заработало.
— Давление?
— Проверяю.
— Начинайте адреналин капельно. Какое бы ни было давление, оно упадет, как только действие препарата закончится. Налоксон тоже поставьте. И позовите реаниматолога из интенсивной терапии.
— ЭКГ снять?
— Да.
Сердце
Давление держалось, пульс был стабильный.
— Сатурация сто процентов.
— Отключить кислород. Рентген грудной клетки, желудочный зонд, катетер Фолея. По полной программе. Вы сами знаете, что делать. — Она посмотрела в глаза всем по очереди. — Хорошая работа, ребята. Вы молодцы.
Коллеги заулыбались.
— Вы тоже, доктор Стил.
Эмма улыбнулась им в ответ.
Отработанным движением она стянула грязные перчатки и бросила их в мусорную корзину. Похоже, плохих новостей на сегодня не ожидается. Разговаривать с родственниками ей было труднее, чем действовать по протоколу, особенно если пациент был молодым или, что еще хуже, ребенком. Впрочем, тяжело даже тогда, когда пациенту сто лет и он в деменции. У каждого есть близкие: мать, жена, ребенок. И всех переполняют эмоции — скорбь, отчаяние, чувство вины. Поэтому с родственниками так трудно. Они легко начинают злиться и винить персонал неотложки во всех грехах.
— Ты его узнала? — спросила Бренда.
— Нет.
— Это внук Джоуи. Работает медбратом в отделении интенсивной терапии.
Эмма вздрогнула. Новость была ужаснее не придумаешь. Джоуи, старый друг и хороший человек, много лет работал в административной службе и вышел на пенсию в прошлом году. Да и то, что парень служил медбратом здесь же, в их больнице, ничуть не облегчало дело. Эмме очень хотелось ошибиться. Может, дело все-таки не в передозе? Но она понимала, что факты не врут.
Сбежав в туалет, чтобы ненадолго побыть наедине с собой, она ополоснула руки и лицо холодной водой, смывая пот и смягчая резь в глазах. Из зеркала на нее глядела усталая женщина. Бледная как смерть. Эмма достала из кармана помаду и накрасила губы, стараясь хоть немного оживить отражение в зеркале.
Выгляжу не лучше, зато хоть чувствую себя увереннее. Будто щитом закрылась. Никто не должен знать, как я устала. Эмма выпрямилась, глубоко вдохнула и вернулась на рабочее место.
ГЛАВА 3
Усевшись за рабочий стол, Эмма вошла в систему, чтобы проверить обстановку в палатах. Новых пациентов нет: те же головные боли в одиннадцатой палате и лихорадка в пятой. Проверила свой айфон. От Тейлор по-прежнему ничего. Она уже давно должна была вернуться домой. Похоже, у дочери снова приступ хандры. Эмма отправила очередной знак вопроса.
Заболела шея. Эмма помассировала пальцами больное место чуть правее позвоночника. Прямо хоть режь. Потом перебросила через правое плечо стетоскоп и направилась в одиннадцатую, к пациентке с головными болями. Эта палата была одной из немногих оставшихся двухместных.
Крамп говорил вкрадчиво и тихо, касаясь руки пациентки. Может, дать ему спокойно закончить беседу? А она пока проверит лихорадку в пятой палате, не мешая коллеге говорить с пациенткой. К тому же «головная боль» уткнулась в телефон и уплетала чипсы — несколько минут ее не убьют.
Курт поднял голову. Их взгляды встретились, и вся его мягкость тут же испарилась, а на нижней челюсти дернулся крошечный мускул. Все еще злится. Столько времени прошло — а он все еще злится.
Поначалу они неплохо ладили. Курт помогал ей освоиться: учил, кому можно доверять, а кому не следует; куда обратиться, если нужно что-то сделать, и кого следует избегать. Он оказал Эмме неоценимую помощь в первые недели после ординатуры. Эта сельская неотложка у черта на рогах совсем не походила на травматологический центр, в котором Эмма проходила обучение. Ресурсов здесь вечно не хватало, и ей пришлось учиться обходиться без привычных вещей. Того, что она принимала как должное, здесь могло просто не оказаться. Лучшим выходом для самых тяжелых пациентов был перевод в другую больницу. Для этого больного нужно было погрузить в скорую помощь и отправить на пароме через озеро, в региональный травматологический центр. Переводили только тех, чья жизнь висела на волоске: младенцев с сепсисом, жертв ДТП, случаи обширных инсультов и проблемных родов.
Бал здесь правила скорая помощь, и Курт был ее начальником: обучал техников и парамедиков, контролировал их работу. Ему это нравилось. И коллеги его любили. До того дня, когда все полетело под откос.
Все машины скорой помощи приезжали прямо в отделение неотложки и сдавали пациентов. И неважно, что иногда более тяжелые больные ждали часами, а скорая везла обычный вросший ноготь: койка доставалась пациенту скорой.
Эмме такие правила казались бессмыслицей: нужно отправлять пассажиров скорой на сортировку, как и всех остальных. В том и смысл сортировки, чтобы решить, чье состояние требует внимания в первую очередь. Она поговорила об этом с Куртом в надежде изменить протокол. К тому же так они разгрузили бы скорую помощь от «постоянных клиентов» — тех, кто знал порядок и пользовался этим.
Курт не согласился. Он хотел, чтобы машины освобождались как можно скорее. Бригады должны были выгружать пациентов немедленно и сразу же снова отправляться на выезд.
— У них нет времени сидеть и ждать медсестру в приемном отделении. Выгрузили и поехали. Только так.
— Но им же все равно приходится ждать сестру, чтобы доложить ей. В приемном сестра придет к ним быстрее.
Курт не согласился и с этим. Он покачал головой, сжал кулаки в карманах узких брюк и нахмурился.
— Пригнать каталку в приемное отделение не так просто. Там неудобная дорога, и на это требуется время.