Переезжий домовой

Гореликова Алла

Чура подняла голову, принюхалась. Оскалилась:

— Слезай сам, дедуля. Я не трону, мне за доставку уплачено.

— Разбежался, — буркнул Фаддеич. —

Знаю я вашу доставку, шваль помойная.

— Как хошь, — крыса повела носом и вдруг, прыгнув вверх, вцепилась зубами в рюкзачок. Фаддеич ойкнул, выпустил лямки. Крыса мотнула головой, и рюкзачок отлетел в сторону.

И упал прямо перед мордой несущейся сломя голову рыжей пушистой кошки.

Маруська оглянулась. Увидела, как белый от ужаса Фаддеич отпихивается ногами от вставшей на задние лапы крысы. И, не тратя времени на раздумья, прыгнула.

Охотиться на крыс никто ее не учил. Но или ты кошка — или нет. Маруська сомкнула зубы на толстом крысином загривке, для верности прижала лапой, — и, перехватив добычу так, как подсказывала память охотников-предков, сжала

челюсти.

Крыса и не пискнула. Только когти скребнули по асфальту. Зато пискнул Фаддеич:

— Маруся!

И выпал из своего убежища прямо кошке на спину.

— Там и сиди, — фыркнула Маруська. — Только держись, я быстро побегу.

Пахнущую помойкой и крысой Маруську искупали шампунем от блох, запеленали в мохнатое полотенце и высушили феном. Напрасно она шипела, что всякая порядочная кошка прекрасно умеет вычиститься и без хозяйской помощи. Викушка дергала пушистую шерсть железной расческой и все повторяла:

— Маруся, Марусенька наша…

Фаддеич шебуршался под кухонной плитой, обустраиваясь на новом месте. И хозяйка, заваривая чай, ворчала себе под нос:

— Надо же, новый дом — а уже мыши завелись.