Перегон

Он был и вправду очень страшным, мрачным и угрюмым, пропахшим горем и болью, хотя нет — это он таким стал. Если к нему хорошенько присмотреться, в его стремительных и в тоже время мягких чертах, легко угадывалось аристократическое происхождение. Когда его сконструировали, он считался красавцем и чудом железнодорожного дизайна. Европейские газеты трубили, что конструктор обогнал своё время. Его рама была изготовлена из хромистой стали, отдельные детали соединялись между собой сваркой, а не клёпкой, что предавало из без того новаторским формам, футуристический эффект. В машинную установку входили шестицилиндровый дизель «Боксер», гидропередача системы Фойта и генератор постоянного тока. Этот дизель-поезд был спроектирован и построен в 1936 году фирмой Линке-Гофман в Бреслау. В том же году, в Рождественскую Неделю его впервые представили на обозрение искушённой европейской публики.

Удлинённый серебристый локомотив с четырьмя люкс-купе и два спаренных вагона на жёсткой сцепке, предназначались для обслуживания пригородных рейсов. Пассажирские помещения оборудовались новейшими установками для поддержания нормальной температуры, чистоты и влажности воздуха.

Вагоны делились на просторные купе, салон отделан панелями карельской берёзы на которых красовались светильники богемского стекла, на окнах висели тщательно подобранные в тон стен шторки, потолки были украшены резным декором, по последней Парижской моде; в каждом вагоне имелся туалет и умывальник. Со дня постройки и до начала 40-х годов, дизель-поезд совершал испытательные поездки, в том числе и с пассажирами, на линиях в Италии, Австрии и Швейцарии. Поезд узнавали в Милане, к его приезду в Вене обычно собиралась толпа горожан, а в Берне его встречали с духовым оркестром. Его показывали детям, на фоне его серебристых боков, фотографировались солдаты, на нём вояжировали влюблённые, а усатого машиниста в мундире и кожаных галифе, приглашали на городские парады в качестве почётного гостя. Вскоре, фирма-изготовитель, получила заказ на поставку десяти дизель-поездов в Аргентину, где им уже было выбрано название «Гардения».

Перед самой войной по указанию руководства Вермахта, на румынском заводе Малакс, красавец-поезд был перестроен в военный эшелон. Машину усилили вторым дизелем, укрепили рессоры и подвески, шасси расширили под колею 1524 мм, огромные стёкла в окнах, заменили листами бронированной стали, покатые бока раскрасили камуфляжными цветами и нацистскими крестами. Состав получил название «Vaterland» и направился на Восточный Фронт, где он честно откатал пять военных лет.

По окончанию войны, в счет репарационных поставок, локомотив был доставлен в СССР. Здесь он был очередной раз перестроен, на месте свастики, заколосился Советский Герб. В оригинальных вагонах для большей вместительности пришлось избавиться от отдельных купе, поперёк вагона рёбрами выстроились дерматиновые пассажирские диваны, были восстановлены окна, стены и потолки обклеили бумажными обоями горчичного оттенка, в вагоны даже провели радио, но поезд так и не приобрел былой европейский лоск. К нему прицепили ещё пять вагонов, выкрасили в стандартный зелёный цвет Министерства Путей Сообщения, добавили жёлтую полосу по боку и в таком виде он был направлен в эксплуатацию на Дальневосточную Железную Дорогу, где получил обозначение ДПМ-14. Здесь, из пассажирского поезда экстра класса, он окончательно превратился в тяговый подвижной состав. На ветке Архара — Хабаровск он состарился и затем переехал в дальнее депо, так называемое кладбище паровозов. Рядом с ним, ждали переплавки отслужившие своё бронепоезда и колёсные крепости, а на задворках депо, тихо ржавел тот самый броневик. В общем ДПМ-14 медленно превращался в пыль, пока о нём не вспомнили, причём не в музее железнодорожников, а в Министерстве Внутренних Дел.

Состав был сформирован из десятка вагонов, собранных в разных депо на просторах необъятной Родины, а тяговым поездом был назначен, только что вышедший из капремонта ДПМ-14. Эти вагоны построили по заказу царского премьера Столыпина, для перевозки крестьян-переселенцев на свободные земли Сибири, во время аграрной реформы. Затем, когда власть перешла к большевикам, эти же вагоны стали использоваться для перевозки арестантов. В годы войны в них перевозили войска, иногда пленных. Их правда перестроили, так как ни солдаты, ни пленные немцы, ни тем более советские зэки, это не крестьяне-переселенцы и комфорт для их путешествий не обязателен. Для начала рифлёными стальными листами заваривались окна, затем решёткой отделялась бытовая, арестантская часть вагона от коридора, по которому передвигалась охрана. В «жилой» секции в три яруса устраивались деревянные нары. В конце вагона была уборная. Освещались вагоны керосиновыми лампами подвешенными к потолкам. Зимой они обогревались печкой «буржуйкой» — связка дров на день. По началу, такой вагон цепляли к обычным пассажирским составам. Но этапы [1] росли, требовались целые эшелоны. Вот тогда и вспомнили о «Фатерлянде». Покрашенный серой грунтовкой ДПМ-13, в составе семи «столыпинских» и трёх теплушек, был приписан к Северной Железной Дороге и подчинялся МВД СССР. Здесь его очередной раз переименовали. В этот раз советские зэки окрестили его «Перегон».

Пять первых вагонзаков занимали осуждённые, которых развозили по местам отсидок «от Москвы, до самых до окраин…», затем шёл вагон надзорперсонала, вагон кухня-прачечная-больничка, поделенный на две части вагон караулка-склад, затем теплушка женской охраны и «столыпин» с зэчками. И если путешествие от Мурманска до Владивостока пассажирским поездом длилось десять дней, то такой же маршрут этапом занимал обычно пол года, иногда семь-восемь месяцев. Начальник поезда майор Жилкявичус, его заместитель по режиму, капитан Самсонов по прозвищу Самоса, замполит капитан Камень и доктор Валентина Калугина, жили в отдельных купе, специально устроенных для них в голове локомотива, сразу за кабинами управления и красным уголком. В составе несла службу рота охраны Ярославского Гарнизона Внутренних Войск. Зэчек охраняла вольнонаёмная вохра, [2] были они злее солдат, так как служили не по призыву Родины, а по велению сердца.

Железнодорожный состав специального назначения

медленно двигался на Восток. Он то и дело уступал дорогу, пассажирским и скорым поездам, иногда военным или товарным эшелонам, никто никуда не торопился, зэки волокли срока, солдаты тянули срочную службу, вохра ждала зарплату, начальство отпуска или перевода в столицу. Эшелон часто останавливался, высаживал прибывших к местам отсидок зэков, забирал новых этапников, с так называемых «пересылок» и продолжал свой путь. Смотрящим состава был законный вор Момонтов, Аркадий Петрович по кличке Мамонт. Этобыл кряжистый, плотно сбитый 60-тилетний мужчина, с острыми, колючими глазами и седым ёжиком на затылке. Размытые годами, наколотые на его пальцах перстни, говорили о его высоком положении в воровской иерархии. Большая часть его жизни прошла по лагерям да зонам. Был он вором старой закалки, помнил ещё «сучью войну» и вынес из неё немало полезных уроков. Мамонт держался воровских понятий и приучал к ним всё население этапа. У него не осталось ни родных, ни друзей, верил он в фарт и судьбу, не признавал любую власть и всех, кто на неё горбатил. Офицеров и прапорщиков он презирал, вохру не считал за людей, к солдатам относился с сочувствием, к зэкам по-разному…

Аркадий Петрович был безумно богат, и не деньгами которых имел большое множество, а именно тем, что деньги эти ему не требовались. Деньги, которых было действительно очень много, назывались «общак» и этот этап был особенный. На последней сходке воры решили, что держать скопившуюся, огромную сумму в одном месте слишком опасно. Кроме того, времена наступали такие, что деньги вообще держать не следовало. Их необходимо было либо перевести в валюту, которая сама по себе была товаром, потому что покупалась-продавалась, при этом постоянно дорожая, либо вложить в приносящие доходы предприятия — цеха. Общак поделили на пять частей и решили развезти этапами по разным схронам, откуда деньги будет легко и безопасно забрать в нужное время. «Перегон» должен был доставить доверенную Мамонту часть общака, в монастырь-староверов, куда-то под Комсомольск на Амуре. Там служил помощником настоятеля, бывший мокрятник по прозвищу Грех, а ныне брат Савелий, человек проверенный, до денег и мирских соблазнов не жадный, не болтливый, к тому же старый знакомый Мамонта по разным «командировкам». В детали операции были посвящены лишь её исполнители. Стальной ящик с деньгами, часть которых уже была переведена в английские фунты, был надёжно спрятан верными людьми, место его нахождения — нычка, была известна только Мамонту. Брату Савелию было поручено получить общак от Мамонта, спрятать в одной из могил на монастырском кладбище и ждать указаний — так решили на сходке, так и сделали. В помощь Аркадию Петровичу выделили двух похожих друг на друга, как два булыжника амбалов — Лёху и Миху, готовых пойти на всё по команде вора. Маршрут этапа был составлен так, что раз в неделю состав останавливался в районе дислокаций комендантских военных гарнизонов или лагерей, расположенных вдоль пути следования. Зэки, поделенные на отряды, пересаживались в крытые жестью грузовики и отправлялись в баню. Обычно из бани удавалось отправлять малявы — письма родным и близким. Это делали вольняшки, за деньги, кастеты, ножи-выкидухи или другой тюремный ширпотреб. Раз в неделю Мамонт отправлял хитрую маляву ворам отвечающим за большой общак, те внимательно следили за передвижением состава.

А ещё Аркадий Петрович понимал, что зэков в этапе нужно держать в жёсткой узде, чтобы избежать лишних шмонов и проверок, тем самым свести риск обнаружения нычки к минимуму. Он правильно рассчитал, что без шума-кипеша, драк и разборок, у охраны сложится впечатление, что везут они тихий этап. Соответственно меньше шнырей потребуется капитан Самсонову, меньше лишних глаз будут стрелять по теплушкам, меньше слов будет сказано-пересказано. Таким образом в каждый вагон был назначен авторитетный положенец, который смотрел за порядком. Зэки конечно играли в карты, бодяжили чифирь и партачили колокола, но не было беспредела. Каждая грызня разводилась по поняткам положенцами или самим законником. Шёл тихий этап…

Саша любил этот сон, он приносил временное облегчение, уводил от ужасных мыслей в мир детства, мамы и медленно исчезающего из памяти отца. Ему снились колонны Исаакиевского Собора. Из углового окна их квартиры, был виден краешек купола, несколько колон и даже кусочек портика. В отцовский двенадцатикратный «Цейс», Саша часто любовался величественной красотой бронзовых статуй. Однажды за этим занятием его застала мама. Она нежно погладила его по стриженной голове:

— В блокаду мы прятались там от бомбёжек. Нам бабушка, ещё до войны рассказывала, что Исакий заговорённый… Так и вышло, за 900 дней в него не попала ни одна бомба…

Саша проснулся и рывком сел, в висках безжалостно стучали сухие, как выстрелы слова приговора: «…заменить высшую меру наказания, на двадцать пять лет содержания под стражей, в колонии строгого режима…» Вытерев ладонью пот с лица и шеи он снова лёг и закрыл глаза. Появилась за ночь постаревшая мать, через знакомых в Адмиралтействе, она нашла влиятельных людей, которые пользуясь своим положением, уговорили тюремные власти под их ответственность, отпустить осуждённого на могилу отца. Саша отказался, разве это могила — холодный камень и громкие, но пустые слова, от них только муторно на душе! Да и нет там отца, он где-то на дне океана, охраняет свою субмарину… Мать полтора часа проплакала в комнате для свиданий.