Именем народа правитьПочетней всех чинов, наград.Не все пастушили поэты,Но пастухи – поэты, все!Отзывчив род людскойНа сладенький обман.Гож редкий в пастухи философ,Пастух в философы – любой.Стихии шествуют без виз.Заслуг в избытке, дела нет.Чем дольше с родиной в разлуке,Тем больше нам она мила.Одна любовь любви на страже,Любовь любовью и храни.Честь девичью хранят мужчины,А жены честь мужей хранят.
Есть и многие другие подобные выражения, рассеянные по всему тексту поэмы, а часть их представлена даже целым разделом “Тетради стихотворений Гвозденко”, именуемым “Короткие истины”.
Даже не весьма тщательный анализ использованных автором поэмы изобразительных средств убеждает нас в том, что поэма “Перегоны” обладает энциклопедичностью не только по широте охвата отраженной в ней действительности, но и по количественному использованию автором средств художественного ее отображения. А все это вместе делает произведение Е. Федорина весьма и весьма реалистичным и рельефным памятником нашей с вами совсем недавно ушедшей в историю эпохи; хорошей, плохой ли, но нашей с вами, правдиво отображенной. И в этом несомненная большая заслуга автора.
В заключительной части статьи хочется отметить еще и то достоинство поэмы, что адресована она именно массовому читателю. Это убедительно подтверждается тем, что автор ее не стал придерживаться многократно уже дискредитировавшей себя моды некоторых по существу лжепоэтов – писать стихи не из правды самой жизни, а вымучивать их из собственного “я” при пустопорожнем содержании личного жизненного опыта, но с тупой верой в лживую формулу “чем менее понятно, тем солиднее”.
Автор “Перегонов”, как он и сам говорит об этом, действительно не стал “словоблудия строками читательский портить слух”, а, ценя “вечное живое, чего нельзя ломать, нельзя терять”, написал поэму в стиле прекрасного классического легко читаемого русского стиха, понятного всем и каждому. Это, безусловно, не может быть не оценено читателями, давно не встречавшимися с такими простыми, понятными и глубокими по смысловому содержанию стихами.
Значительную часть объема поэмы “Перегоны”, как и отмечалось уже, составляют диалоги непринужденно беседующих или спорящих между собой наших сограждан, когда разговор идет, что называется, по воле случая, но зато всегда отличается удивительно незаметными плавными переходами от одной темы к другой. Именно так читается вся поэма – в полном соответствии с пожеланием автора, высказанным в обращении к читателям:
Так будет пусть хоть чтенье книгиВам этой плавным, без помех —Как пенье нот под знаком лиги,Как у колес по рельсам бег.
Завершив
чтение довольно емкого произведения, мы не испытаем, однако, как это бывает в иных случаях, своеобразного удовольствия от того, что все – позади, книга прочтена, и не поспешим отложить ее в сторону, а, наоборот, какое-то время испытаем даже некоторый душевный дискомфорт от сознания, что вот все уже и закончилось. Потом нас успокоит сознание того, что книга-то ведь вот она, рядом, и в любой момент можно вернуться к ней, перепрочесть что-то, а что-то и “допрочувствовать”.
А еще после прочтения “Перегонов” нам предстоит почувствовать, сразу или потом, что мы, говоря словами автора, хотя и “те же, но и не те уже”, что что-то в нас все же изменилось. Пусть даже всего чуть-чуть, но все равно изменилось и, безусловно, к лучшему: прибавилось добрых чувств к людям, к их труду, к нашему прошлому, ко всему, что нас окружает.
В заключительном слове поэмы автор высказал свою надежду в том смысле, что сочтет высокой оценкой своего труда, если читатель “хоть раз прервет поэмы чтенье, чтоб в жизни свой осмыслить путь”. Полагаю, имеется достаточно оснований, чтобы такое случилось с каждым читателем поэмы и притом неоднократно.
Новинку в литературе (а что поэма Е. Федорина “Перегоны” является серьезной новинкой в нашей литературе, как по форме, так и по содержанию, это – факт бесспорный) нам оценить теперь в полной мере, может быть, и не удастся. Но пройдут годы, и обо всем, что представлялось для современников самым обыденным, останутся только косвенные свидетельства официальных архивных документов. Только ни в каких официальных документах не сможет сохраниться одно – дыхание жизни, живые общения и чувства ушедших современников, самим фактом существования которых создавалась история и вошли в жизнь отраженные в поэме события. Вот тогда только произведение Е. Федорина, несущее в себе живое дыхание и чувства ушедших поколений, будет оценено сполна. Смею утверждать, что оценка эта будет очень высокой – как талантливого, реалистического, объективно отразившего свою эпоху художественного произведения.
Да, такую вот книгу, уважаемый читатель, вы держите сейчас перед собой. Берите ее, читайте! Вас ждет приятное во всех отношениях чтение. А еще – высокое духовное удовлетворение от прочитанного. А вместе они наверняка повелят вам иметь у себя такую книгу всегда.
Г. М. Легошин, член-корр. РЭА, профессор АВН, КТН.
Слово автора к читателям
Чем вас прельстила книга этаИ стоит ли ее прочесть,Решайте без моих советов:Я – пересказчик только здесь.Рассказчик кто? Жил добрый, честный,Известный всем казак один,С фамилией в станице веской,С моей созвучной – Чепурнин.Противник шутки, глупой, плоской,Знаток историй, весельчак,А сверх того – мой друг и тезка,Что, в общем-то, – хороший знак.Твердил он: “Память человека,Хранящая, что тот постиг,Есть в сущности библиотекаПока что не рожденных книг:Прекрасных повестей, романов,Стихотворений и поэм…,Хотя судьбы такой желаннойНе обрести конечно ж всем”.Мгновенье жизни сделав веком,Раскрывшись, как читальный зал,Он всю свою “библиотеку”Друзьям в рассказах передал.Вниманье влёк он каждой фразой,Наглядно тем являя знакУмельца устного рассказа.О, мне б про всё теперь вот так!Его ведь нет, а я решаюсьВ знак доброй памяти о немОставить людям ту хоть малостьИз слышанного, что осталосьПока в багажнике моем.Переписав запас свой в главыИ место глав определив,Сперва я в качестве забавыВсё прочитал друзьям моим.Поддержка близких, их вниманьеМой расковали дух совсем,И понял я, в моем собраньеНи для кого нет чуждых тем.А их-то вышло, между прочим,Воз, да тележка, да сума!Смешных и грустных (чуть и очень),И тех, что – пища для ума.Простор большой. И я старался,Чтоб край, где сам я жил и рос,Таким же близким вам остался,Как мне в дни радостей и гроз.Я не из спорщиков о ритме:Не повод то сходить с ума.Была б потребность говорить мне,Она подскажет все сама.К тому ж, есть вечное живое,Чего нельзя ломать, терять.Я взял ритм тот, что сам собоюПришел и лег в мою тетрадь.А вышло что – анапест, дактиль,Ямб, амфибрахий ли, хорей? —Не этим жил я, друг читатель,А тем, чтоб мысль была верней.Мчат поезда по перегонам,В них – люди, книги, хлеб, мазут,И важен нам не стук вагонов,А что, куда, зачем везут.Что встретит вас в моем “составе”,Прочтя, узнаете о том —Что пережили все мы с вамиНа жизненном пути крутом.Так будет пусть хоть чтенье книгиВам этой плавным, без помех,Как пенье нот под знаком лиги,Как у колес по рельсам бег.И светятся пусть ваши лицаВ ответ на искренность мою,А я отселе все страницыРассказчику передаю:Вообразите, что в станицуСам Чепурнин смог возвратитьсяИсполнить миссию свою.Без зла смотри на мирозданье,А взглядом разума, добра, любви.Жизнь – море. Из благих желанийПострой корабль и по волнам плыви.Рудаки
Пролог
“Есть у всего свои начала”, —Отец мой часто отмечал.Мне то наказом прозвучалоИскать начала всех начал.И, многие пути изведав,Я их нашел. Увы, не разТо были старые ответы,Сто крат открытые до нас.Но я и в ту был счастлив пору,Сам находил, а то – не зря:Родней мне стали степи, горы,Небес просторы и заря.О, это здорово, поверьте,И силы множит во сто крат —Увидеть все родным на свете,Знать камень – твой далекий брат.Догадка есть: всему начало —Те скоростных нейтронов два,Что Бесконечность раскачала,Лоб в лоб нацелив их сперва.От них пошли миры созвездийИ обитаемых планет…Потом, Вселенную изъездив,Узнают люди, краше нетПланеты нашей (зелень – в сини!),Как знают русские сыны,Нет ничего милей России,Её восторженной весны.Как мы, казацкие потомки,К тому же, знаем, лучше нетРодимой нашей Копытовки,Что, где б ни вился путь наш долгий,На ней сойдется клином свет.В нас к ней огонь любви закован,Она зовет нас, как причал,Для сердца чувственных законовОна – начало всех начал.И то – не моды крик капризной,А правды высшей смысл и суть:Чтоб сыном верным стать Отчизне,Родной станице нужным будь.
Глава первая
Наши начала
Мила нам добра весть
о нашей стороне.
Г. Р. Державин
Со стороны юго-востокаВ край этот прибыла река,Где, повернув на север строго,Про глубину забыв пока,Текла прямой, широкой лентой.С версту прямой. А там опятьК востоку шла дугой заметнойВ степях раздольных погулять.На встречу с голубой подковойУпрямо с западных степейСпешил веселый родниковыйВ шаг шириной всего ручей.За вкус воды и нрав игривый,Пусть той воды в нём сам пустяк,Его назвали здесь красиво —Добренька, попросту – Ревчак.Ревел ли он и впрямь когда-тоИль Ревчаком шутник нарёк,Но каждый был не прочь близ хатыИметь подобный ручеёк.Ревчак в ранг речек не годится,Но, как и Ея, нес в себеНемалое в судьбе станицы,В судьбе всех нас, в моей судьбе.Руки художника достоинСюжет тех лет: с кнутом в руке,Мальчишка в шляпе из соломинПасет гусей на Ревчаке.Для детворы Ревчак был грядкой,Где, как рогоз, и мы росли,А наши корни – пальцы, пятки —Не вылезали из земли;Где дружба “вечная” и драки;Где мы гуртом то лепим гать,То ползаем в грязи, как раки,Чтоб раков в норах добывать…Теперь случись увидеть глазуТам затвердевший детский след,И сердце вздрогнет как-то сразу:Не мой ли с тех далеких лет?Там, где Ревчак впускала Ея,На побережьях левых двух,Спал в травах, щедро зеленея,Нетронутый широкий луг.Как раз у этой Еи частиВ один известный миру часНа счастье нам и на несчастьеСтаница наша началась.Здесь первые и встали хаты,Ну и, конечно ж, неспроста:И огород – всегда богатый,И рядом – выпас для скота.Меня к дворам тем, первым, нынеВлечёт особенно один —Где жил, почти посередине,Мой дед Никита Чепурнин.В числе переселенцев первыхЕго был прадед или дед.Но двор… ведь он донес, наверно,От тех начал какой-то след?Второй и третий хат порядокОбосновались выше чуть,И уж вдоль тех и хат, и грядокПролег станичный главный путь.Первоначально до ДобренькиДорога шла, до Ревчака,Хоть, впрочем, бравым казаченькамЧто на пути большом река?А тут – ручей одношаговый.Вброд ехали, мостили гать,Но берег правый ревчаковыйСтремились тоже заселять.И там влеклись все тоже к Ее,К ее пустынным берегам,Чтоб жить свободнее, вольнее,Имея скот и выпас там.Но заселялся все ж охотнейЛевобережий угол – Кут.Дворы, сараи, хаты плотноВ ряды выстраивались тут.У главной улицы станицы,На самой площади большойВ свой час надежно разместитьсяУспела церковь – Храм святой.На каждого взгляд мудрый, строгийГлядеть стал из-под куполов,Повелевая верить в бога,Молясь, креститься вновь и вновь:Под звон к заутрене, к обедне,К вечерне, по усопшим звон…Роль веры, в общем, не последнейБыла в казаках испокон.То общею легло печатьюНа быт станичников и труд:Боязнь греха, боязнь проклятьяСмиряли верующий люд.Хоть, впрочем-то, не в полной мере:Ведь жив, твердят, и сатана;А в ком искус сильней, в ком вера,Потом увидится сполна.В двухстах саженьях от впаденьяДобреньки в Ею, где река,Омыв станичные владенья,К востоку сдвинулась слегка,Открыв пути к целинным землям,Века дремавшим
а рекой,Лег мост, по-тутошнему – гребля,Всему свидетель первый мой.Любой въезжающий в станицу,С моста поднявшись на бугор,Знал риск немедленно вломитьсяВ высокий и глухой забор.Отселе – влево или вправо,Дороги прямо дальше нет.Тут жил и знал за это славуЕрош Самсон, второй мой дед.Сейчас про деда – это к слову,А главной мыслью было тут —Сказать про мост, про ту основу,Что всех влекла селиться в Кут,Ибо дотоле за рекоюОдна таинственность жила.Казалось: вот, подать рукою,Но коротка рука была.Красна весна – лиха дорога,И доберись ты в те места,Где есть земля и даже много,Но к ней – ни брода, ни моста.Туда мостили, правда, кладки,Но то – чтоб двигаться пешком.А много ли притащишь с грядкиНа собственном горбу мешком?Порой и вброд переходили,Так то ж с подводою пустой.А нагрузи – застрянешь в илеИ уж тогда хоть вечность стой.Да, это точно, про телушкуТут первый кто-то произнес,Что стоит за морем полушку,Да нужен рубль за перевоз.И вот встал мост. Он – как дыханье,Что врач больному возвратил,Чтоб тот, забыв свои страданья,Жить стал бы полной мерой сил.За площадь с церковью и выше,За атаманский скотный двор,Тянулся с видом ветхой крышиЗеленый сглаженный бугор.Он – место высшее в станице,Заметен здесь в округе всей,И здесь резонно разместитьсяВстречать непрошеных гостей.Здесь, говорили, сам Суворов,Объездив Еи берега,Военным всматривался взоромВ отроги этого бугра.Пока придет пора лихая,Здесь два стояли ветряка,Друг другу крыльями махаяВсю жизнь свою издалека.Хоть зов их был взаимным, частым,Им не случилось быть вдвоем,Ведь каждый с каменным упрямствомСтоял на месте на своем.
Вот так бывает, люди в гостиВсю жизнь свою друзей зовут,А встретятся лишь на погосте,Который, кстати, тоже тут,Сейчас же вслед за ветряками,Наш вечный дом и вечный двор,Что звался здесь всегда гробкамиИ кладбищем с недавних пор,Незаживающая рана Живущих всех – твоя, моя —И боль за всех, ушедших раноВ холодный мир небытия.Гробками Кут и завершался,Начало взяв от Еи вод,И между граней тех свершалсяВсех здешних дел круговорот.Все, в чем с рожденья до могилыНуждался смертный, было тут,По мненью дедов. Тем и жили.И тем был горд станичный Кут.Ну, а всех тех, кто сразу сталиИскать удач за Ревчаком,Жабинцами именовали,Хоть жабы тут и ни при чем.Намек был явный на лягушек,Что и нехоженых тех местТерзали страшным гвалтом ушиВсем жившим рядом и окрест.Различий же, хоть то и странно,Искать никто не думал в том,Как между сотским, атаманом,Меж казаком и казаком,Меж неимущим и богатым.Коня ли, десять пар имей,Мораль одна – тяни до хаты,Умей вертеться, жить умей.А жить по-разному умели,Все люди разные не зря,А по достатку – от ЕмелиДо близкой челяди царя.На скакуна, чекмень, папахиИной всю жизнь рубли копил,Другой серебряные бляхиИ на чепрак еще лепил.Но все считали, так и надо:Есть рядовой, есть командир…Туманил все церковный ладан,И всех равнял загробный мир.Другой резон: раз ты кутивец,А он жабинец – бей его!Тут чуть не всякий в драку ринетсяТак просто, из-за ничего,В том видя подвиг настоящий.Понять же, что всему виной,Никто не брался, хоть все чащеКут на Жабинку шел войной.Или Жабинка объявлялаКрестовый свой поход на Кут.И, к сожалению, немалоКровавых схваток было тут.Вот такова она Добренька,И наперед поди открой,Что предстоит ей помаленькуСтать пограничною рекой.Вставал вопрос о примиреньи,Но оказался так непрост,Что не помог его решеньюИ вставший на Добреньке мост.Открыв тот мост, “Ура!” кричали,Горилки скопом напились,А дня грядущего в началеЗа мост мальчишки подрались.Вопрос масштабный, интересныйПредстал пред ними в полный рост:Да, мост построили совместно,Но чей же все-таки он, мост?Всем-всем, на что ни падал взгляд их,Обычно кто-нибудь владел:Мой конь, ваш двор, их палисадник,Её телега, твой надел.И небосвод – не исключенье.Любой малец сказать бы мог:Где синева, где туч паренье,Где звезд несметные скопленья,Известно всем, хозяин – Бог.Считалась некогда ничьеюЗемля за Еей на восток.Когда ж в изгибе нижнем ЕюМост долгожданный пересек,Враз, прихватив саженьи мерки,Станица вышла в степь сполна,И вплоть до речки КавалеркиЗемля была поделена…Эх, Кавалерка, Кавалерка!Рассказ особый о тебе.Вовек свеченье не померкнетТвоих зарниц в моей судьбе…Теперь вот – мост. А кто хозяин?Сошлася дюжина ребятИ, взгляд друг в друга злой вонзая,Острят, куражатся, грозят:– Мост наш! Нэ трогайтэ пэрыла.– Дывысь, яки воны швыдки!Так мост мы вам и подарылы…– Нэ улыбайтэсь, як цвиткы.– Вы ж захватылы нашу зэмлю!– А шо, вы ставылы там пост?– И йе у вас за Ею грэбля,На шо ж другый кутивцям мост?– А цэ уже нэ ваше дило,Нэхай йих будэ даже тры!– Тэля вовка ковтнуть хотило…– А ты получше нис утры.– Тоби? Утру! Ну шо, злякався?– Шукав конфэтку. Хочешь? На!Тут взвизгнул прут, и началася,Верней, продолжилась война.Потом вступили в бой постарше,А к вечеру того же дняДошло до сабель, конных маршейИ до картечного огня.Потом задиры к пострадавшимШли ублажать тех чем-нибудь:Прими, мол, с извиненьем нашимИ все обиды позабудь.А если те не забывали,И попадало дело в суд,Тогда ответчики искали“Магический, волшебный” прут,Которым кто-нибудь когда-тоСпасал лягушку от змеи,И так пытались от расплатыВ суде прикрыть грехи свои.А кончилось ничьей хотя бы,Вновь были стороны круты:Одни другим кричали: “Жабы!”И слышали в ответ: “Куты!”Горяч народ, да вот, гореньеКуда девать, не находил.А мост Добреньковский значеньеСвое, однако ж, проявил.Шла в рост другая часть станицы.А не кичился чтобы Кут,Здесь всем своим обзаводитьсяДа вровень с модою начнут.Вот площадь – первая обновка.Тут, право ж, есть где погулять,Блеснуть рубакам джигитовкойИ мастерством барьеры брать.Потом на площади на НовойИ церковь встала, словно гриб,Чтобы внушать не только словом,Что-де без Бога не смогли б.За школой в качестве обновкиПошли больница… и погост,За ними – мельница-вальцовкаИ через Ею Новый мост.Боюсь, с рассказа бы такогоНе оказался б кто-то слеп:Гляди, мол, делалось как много —Не шибче ль нынешнего темп?Вот почему для оговоркиЯ выбираю здесь момент:Враз сказки сказывают только,Срок дел тех был сто с лишним лет.Порой казалось, время сталоИ сам богами проклят труд,Так много лет Жабинка ждала,Чтоб школа появилась тут.Зато считалось всё здесь новым,Как старым всё, что Кут имел.И даже по делам церковнымТакой же шел водораздел:Вы старой-де, мы новой веры.Тот спор сам Бог бы не решил,Ведь каждый, вслух молясь без меры,Втихую столько же грешил.Меж тем, в станице все теснееВставали хаты. До порыВдоль той широкой части Еи,Где встали первые дворы.С годами ж люди все смелееШли жить на новые места,Особенно, когда на ЕеДве гребли встали – два моста.Вдоль выходов дорог-проселковЦепочки потянулись хат,И едущих станица долгоМогла встречать и провожать.Шли на Кущевку, Кавалерку,На Шкуринскую, вдоль реки,На Уманскую, по ДобренькеРазрозненные хуторки.Верстах на двух, где плавно ЕяСвой завершала поворот,Дворы к ней жались всё плотнее,Как бы намеренье имеяШагнуть за речку прямо вброд.Порядок улиц, их основаЗдесь нарушалися сполна,Как будто след речной подковыБыл от удара скакуна.Коня здесь явно надлежалоВ огромнейший представить рост,Но что станицы в том начало,Детишки верили всерьез.И про соседей – в том же роде:Доступней детям мыслить так,Что шкуринцы все в шкурах ходят,В кустах кущевцы хороводят,Все кисляковцы пьют кисляк.Одной лишь улицы центральнойБег был воистину прямой.Здесь, говорят, первоначальноС Кущевки и до КрыловскойВести железную дорогуНамеревались. Только вотСтаница подняла тревогу:Детей порежет, птицу, скот…Строители, увы, молчалиИ дело делали свое:Все дальше трассу размечалиИ стали отсыпать её.Но коль уж доводы иссякли,Ответ строителям был прост:Все казаки – в ружье, за саблиИ их прогнали… за семь верст.Туда, на станцию, теперь мыИ поспешаем к поездам,Порою сетуя наверно:У предков подкачали нервы,А путь неблизкий мерить нам.Но не осудим предков чести:Здесь город встанет в некий час,И уж тогда как раз на местеВокзал окажется у нас.Пускай не в прежнем смысле город,А агро-город, город-сад,Но будет он и даже скороНа свой красивый новый лад.Еще о том я думать смею.Здесь будет и речной вокзал.И совместит названье ЕяВ себе фарватер и канал.Ил вековой на удобреньеВозьмут поля с речного дна,А родниковых струй теченьеВернет глубины все сполна.В пору жестоких суховеев,Придя в поля издалека,Их влагой доброю своеюНапоит досыта река.По глади водной, словно птицы,Помчат моторы тут и там —Или в соседние станицы,Или к азовским берегам…Да, будет так. Клянусь векамиСудьбы всех нас, своей судьбой!А ошибусь… что ж, бросьте каменьТогда в могильный холмик мой.