Переговорщик
Шрифт:
Каждый чистильщик должен был знать признаки основных и самых опасных заболеваний. Хотя, кто нынче их не знает. Вот и я знал, что недуг мой не передается от человека к человеку, но легче от этого не становилось. В наших условиях – это смертельный приговор.
– Ты это, – пробормотал я, глядя на Уса, – не переводи добро на говно, лучше давай внутрь. Замерз я.
Смотрит сержант на меня, а в его больших влажных
– Плохо, что задание провалили, не оправдали, значит, надежды нашего командира, – шепчу я, а он только пренебрежительно отмахивается.
Нашел о ком думать. Оно и понятно, не любит он майора. И этого я тоже никогда не понимал. Ведь командир для нас все. Он, как отец, как знамя, как…
– Не об этом нужно думать, – нахмурился Ус. – Если срочно, прямо сейчас, ничего не предпринять, кранты тебе, Серега, – говорит это, а сам тесаком себя по колену лупасит.
Вижу, сказать что-то хочет, но не решается. Дай, думаю, помогу.
– Предпринять? – повторяю за ним и вымученно улыбаюсь, как могу.
Пытаюсь справиться с трясучкой:
– Ты что же, предлагаешь ногу… тесаком?
Ус дернулся, как ужаленный, но виноватое выражение лица никуда не исчезло.
– Скрипушники, они больные, – сказал и замолк. – А значит, должны дружить с медициной. Ну, чтобы выживать, – закончил он после секундной паузы, поглядывая при этом куда-то вверх и за мою спину.
– Ты соображаешь, что несешь? – я не дал ему продолжить.
Мысль пришла. Страшная мысль. Я только начал понимать, о чем он говорит, но уже не мог справиться с собой. Злость заполнила меня без остатка. Я так разозлился, что даже клацать зубами перестал.
– Просить помощи у скрипушников?
Слова превратились в шипение. Я закашлялся, а когда успокоился, проследил за взглядом Уса.
Дырка в бетонной плите, на высоте человеческого роста. На какой-то миг мне даже показалось, что он какие-то знаки подает, а дырка такая же, как та, возле которой Колобка кончили. Вот только не было там заросшей травой канавы, на дне которой я сейчас лежал.
– Ты тащил меня сюда, чтобы отдать скрипушникам? – удивился я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.
Нога пылала. На смену липкому, холодному ознобу пришел
– Тащим к забору? – мигнул один.
– Но, сержант?! – запротестовал другой.
– К забору, я сказал!
– Ты как хочешь, а я не пойду!
Голоса переговаривались, препирались где-то в темноте, в стороне – там, где находилось мое мертвое тело.
– Хррр! – донеслось удивительно рядом, прямо в голове, и кто-то большой и сильный выключил свет…
Скрипушники
Нужно было открывать глаза, но я боялся пошевелить ресницами – не хотелось будить сидящую где-то глубоко внутри меня боль.
Сквозь сомкнутые веки протиснулся солнечный лучик, и в лицо дохнул прохладный ветерок, словно где-то рядом открылась дверь, пропуская свежие потоки осеннего воздуха. Влажная прохлада коснулась лба, холодная вода омыла лицо. Хорошо!
– Хррр! – донеслось над головой.
Прикосновение мягких рук испугало меня больше, чем боль в ноге. Я рванулся в сторону и тут же, открывая глаза, провалился в пропасть, чтобы через мгновенье приземлиться на утрамбованном земляном полу.
Сквозь полупрозрачные окна пробивался солнечный свет – на дворе утро. Долго же я был в беспамятстве. Уж и не знаю, что они со мной сделали за это время, но пробудившаяся от падения на землю боль полоснула по ступне, метнулась вверх по ноге, но дальше колена не пошла. Я ощущал свои распухшие пальцы, пятку жгло нещадно, как будто нога приклеилась к раскаленной плите. Чуть выше жжение переходило в зуд, а у колена и вовсе исчезало.
Конец ознакомительного фрагмента.