Перехламок

Фаррер Мэттью

А пока он отдыхал, опять пошли расспросы. Мужчина с помятым стальным крюком вместо руки, без единого переднего зуба и с грязным подобием красной орлокской банданы на голове, облокотился о стену внизу и окликнул нас. Я слышал, как он передает мои ответы гудящей толпе, собравшейся в узком переулке, откуда мы только что выкарабкались.

Правда ли, что весь Греймплац охвачен огнем? Он так не выглядел, когда я его последний раз видел. Бои, похоже, идут где-то в другой стороне. Правда ли, что Гарм Хелико во главе огромной армии бойцовых рабов и бродяг поднимается вверх по Черной Куче, чтобы сделать себя королем Перехламка? Нет, Гарм Хелико ничего подобного не делает. Уж поверьте мне.

Кто захватил власть? Что произойдет с проигравшими, кем бы они ни были? Не знаю. Я даже уже толком не знаю, кто именно сражается.

Толпа не стала целеустремленно расходиться, как произошло возле моего дома. Нардо кивнул мне, и я помог ему подняться на ноги. Мы потихоньку пошли дальше вдоль неровного основания городской стены, оставаясь передохнуть у основания каждого осветительного пилона. Человек в грязной бандане, печально глядевши нам вслед, исчез из виду за скалобетонным выступом.

После длинной плоской полосы, примыкающей к переулкам Высокого купола, там, где щели-ворота, через которые я вывел наружу Дренгоффа, начинался крутой склон, представляющий собой другую сторону груды обломков, что отделяла Высокий купол от Девятичасового отстойника. Там-то мы и обнаружили, что стена все еще охраняется. Мы этого не ожидали.

Потом, когда появилось время, мы поняли, в чем было дело. Стальноголовые сконцентрировали больше сил, чем Разжигатели, и вытеснили Кавдоров с основания Кучи в череде свирепых рукопашных стычек по всему Шарлатауну и в сухом русле Грязноречки. Но Фольк предугадал конфликт раньше, и поэтому лучше расставил своих бойцов: Разжигатели имели свои командные посты на Греймплаце, мостах и городских стенах. Эта стратегия почти что сыграла в пользу Фолька, но нам чуть все не испортила.

Раздался треск, и в склон у наших ног врезалась пуля. Мы с Нардо осторожно пробирались вниз по холму к плоским шестичасовым зонам, в направлении щелей-ворот. От выстрела мы сразу остановились и попытались отступить. Чуть не свалились от того, что ноги скользили в пыли, и мешали друг другу сохранять равновесие.

Это было предупреждение. Кавдорский часовой на стене был уже не тот, как когда я пришел сюда с Дренгоффом, но вооружен он был так же хорошо, и если бы он хотел в нас попасть, то попал бы. Когда он перезарядился и снова навел на нас пушку, я смог ее разглядеть. Она была не городского, а подульевого производства — тяжелый однозарядный стаббер с рычажным затвором, тот, что в норных поселениях называют ружьем. Разжигатель снова уставился на нас вдоль ствола, и я пожалел, что все-таки не сохранил плевучую маску Хетча. Потом часовой оглянулся через плечо, снова посмотрел на нас, снова отвернулся и по какой-то непонятной мне причине нырнул за опору прожектора. Он крикнул нам что-то, чего я не уловил.

— Слышь его?

Я помотал головой. Слух у Нардо был острее моего, но он тоже ничего не разобрал. Но если стена до сих пор охраняется, у нас скоро могут появиться большие проблемы.

Часовой опять приложил пушку к плечу, и я приготовился отчаянно размахивать руками, чтобы он не вздумал стрелять, но тут он наставил ствол куда-то за стену, подождал секунду и выпалил. Мое сердце подскочило в груди.

Мы снова двинулись вниз по склону. Нардо опирался на меня для равновесия, и мы оба неуклюже держали перед собой пустые руки, чтобы показать, что мы не нападаем. Я снова услышал крик и еще один выстрел из ружья. С этого расстояния уже можно было бы разобрать слова, но слов не было — одно отчаяние. Потом послышался визг и треск лазера, и я увидел вспышки от лучей, врезавшихся в металл у головы и плеча часового. Он пригнулся и отступил назад, к краю парапета.

— Фонарщик!

Ты — Кэсс, фонарщик! Включи прожектор! Посвети им в город! Нам надо… — стаб-снаряд свистнул над его головой, — …надо подать сигнал. Мне не оставили сирены. Я не знаю, где они, и эти паразиты все лезут сюда! Сюда надо прислать людей! — он требовательно протянул руку. — Давай свое оружие, или вооружайся сам и лезь сюда! Они прячутся на краю обзора и не подходят ближе, но с еще одним оружием не рискнут на меня навалиться. Я сказал, давай сюда!

— Наши враги внутри, — сказал я ему, пытаясь снова применить тот блеф, что использовал против Хетча. — На Черной Куче стрельба. Грюэтт предал нас, и Фольк с Хетчем очистят его огнем.

— Значит, это измена, — сказал Кавдор. Он был высок, но слишком худ, как часто бывает с Искупленцами из-за того, что они постятся как помешанные. Его маску через нос рассекала полоса стали, а глаза окружали бронзовые кольца. — Надо, чтоб ты оставался на стене, фонарщик, пока из сторожки не придут еще братья. Репутация Орлоков лжива, они трусы. Когда нас будет больше, они побегут, и тогда мы сможем разделать этих жалких Стальноголовых.

Не надо было лукавить, чтобы моя ухмылка выглядела триумфально. Орлоки. Сработало!

— Нардо будет драться вместе с тобой, он хорошо стреляет из лазера. Я пойду доложу в сторожку. Мы их загоним обратно в норы!

Нардо кивнул мне, и я помог ему прислониться к стене. Он все еще был слаб, и его густые коричневые волосы промокли от пота, но он знал, что делать. Я ему доверял.

Я оставил часового, который нервно перезаряжался, и Нардо, который сидел в нише над воротами. А потом побежал вдоль основания стены, не оглядываясь назад.

По дороге к сторожке я миновал еще двух часовых, оба пялились наружу, в скверноземье. Чувствовалось, что они становятся увереннее, потому что те, кто был снаружи (Орлоки! Работает!) оставались во тьме, подальше от прожекторов. И эта уверенность была оправдана. Стены Перехламка строились с умом. Высота, освещение, проволочная трава, пустое плоское пространство снаружи. Даже хорошо вооруженные захватчики понесли бы тяжкие потери, нанеся минимальный ущерб обороне. Те, кто скрывался у краев освещенной полосы, правильно делали, что не подходили ближе.

Пока что. Я вдруг осознал, что спереди, со стороны пустых аллей Кишкодера, что ведут к лебедочному порту, доносятся звуки выстрелов. А еще я осознал, что снова ухмыляюсь.

Первым, что я увидел, выйдя с другой стороны лабиринта садовых аллей, был тот последний часовой Стальноголовых, что меня видел. Он лежал в широко расплывшейся красной луже посреди Известковой дороги. Очевидно, теперь лебедочный порт был под контролем Разжигателей.

Четверо их стояло на парапете: два шарили еще работающими прожекторами по руинам стихийного городка, а еще два наставили свое оружие куда-то за стену. Они меньше контролировали себя, чем тот, которого мы встретили над воротами-щелями: палили очередями и громко ругались на свои цели, попасть в которые у них было шансов не больше, чем у каких-нибудь падалюг.

Я остановился перевести дух и ненадолго прислушался к их воплям. Покаяние и искупление, ага, ответьте за свои грехи, ага, конечно, горите в аду, вы, грязные… женщины. Женщины. Сработало!

Может, остановиться да окликнуть их, чтобы поддержать конспирацию, но толку? Они меня так и не увидели. Зачем все усложнять. Я отошел к стене, нырнул под мостик и скрылся из их поля зрения, подстраивая шаги под выстрелы на случай, если у них острый слух. Дверь сторожки висела на петлях — ее выбили Стальноголовые, чтобы вынести оттуда деньги или воду. Но электропанель они оставили нетронутой.