Перехлестье

Алексина Алёна

Сестры вздрогнули и переглянулись.

– Фирт!

– Он не станет этого делать, Морака. Ты ошиблась в выборе союзников.

– Ты был моим, – прошипела сквозь зубы Талис. – Ты называл меня своей богиней!

Маркус усмехнулся:

– Я никогда не был твоим. Странно, что ты этого не понимала.

Разъяренная красавица бросилась на обидчика, но отлетела назад, отторгнутая ловушкой.

Однако Морака не сдавалась:

– Ты все-таки просчитался, глупец. Мы обе живы. Не получилось, Маркус.

– Как, ты не поняла? – Мужчина улыбнулся. – Не было

пророчества. Никогда. Это ловушка от начала и до конца. Шахнал не зря затеял разговор с дэйном в харчевне. Он чувствовал призрака. Храмовый служитель – и не ощутил неупокоенную душу? Глупость. А дальше все пошло так, как я и хотел. Глен помчался к друзьям, а ты, Морака, не могла пройти мимо искушающей возможности сделать мне гадость. Я ведь столько лет сеял раздор между тобой и сестрой. Фирт рассказал тебе о пророчестве после того, как он якобы отыскал и убил последнего пророка. Василиса… я вытянул ее в наш мир, потому что только такая, как она, могла без опаски приблизиться к Грехобору и только такая, как она, могла вызвать у вас обеих беспокойство и интерес – ведь ее закинула сюда та самая червоточина, которая осталась после вашего прихода. Все сложилось как нельзя лучше. И девушка все-таки стала колдуньей, несмотря на все твои попытки мне помешать. И вот я тут. И вы. В ловушке. И сегодня я наконец покончу с тем кошмаром, который вы сотворили, появившись в этом мире.

– Мы бессмертные. Мы богини!

Фирт посмотрел на Маркуса, и тот едва заметно кивнул.

– Вы преступницы. Беглые заговорщицы, улизнувшие в червоточину. Иномирянки. Хитрые, ловкие, тщеславные, сильные. И в этом мире, где не оказалось ни магии, ни колдовства, вы стали сродни богиням. И вам понравилось быть вершительницами судеб. Еще бы! Вот только за сотни лет, проведенных вдали от дома, ваши телесные оболочки истончились, сделались бесплотными. От Перехлестья отойти без человеческого тела уже не удавалось.

– Что… кто…

– Я, – Фирт улыбнулся, и с лиц обеих сестер мгновенно сошла вся краска. – После всего происшедшего для вас не будет суда иного, чем тот, который вершит Жнец. Я – созданный вами, чтобы убивать магов и вершить правосудие, приговариваю вас к смерти.

Он беспрепятственно вошел в круг, и правая рука, затянутая в латную перчатку, вспыхнула холодным голубым светом…

Ветер ласково колыхал траву на поляне перед руинами Капитэорноласа.

– Так что такое Перехлестье? – тихо спросил дэйн.

– Истончившаяся ткань между мирами, – горько улыбнулся Маркус, – которая разрушалась все более и более от расползавшейся магии. Наш мир лишен волшебства. Точнее, был лишен. Как и мир Василисы. Но теперь все будет иначе. Магия уйдет. Навсегда. Вмести с теми, кто ее создал. И червоточина перестанет существовать.

– Магия уйдет? – Палач магов смотрел неверяще.

– Да. Талис и Морака мертвы, а значит, их сила ушла вместе с ними. К сожалению, те, у кого уже есть этот дар, останутся с ним до конца, но сила больше не будет проклятой. И со смертью магов все закончится. Все те, кто живет

здесь, будут просто людьми, какими и были раньше. Не сразу… пройдет несколько десятков лет, прежде чем проклятый дар полностью исчезнет, но это все же победа.

Волоран обернулся, глядя на выходящего из храма Жнеца.

– Скоро ты станешь свободен, – Фирт посмотрел на Маркуса. – Смертен, лишен дара и всемогущества. Я выполнил свою часть договора – сказать нет двум ведьмам, возомнившим себя богинями, а ты выполнил свою. Я перестану быть Жнецом, стану просто человеком, не обязанным кого-то убивать, карать и наказывать.

– Да, – бывший правитель и узник шагнул к Жнецу. – У меня есть только одна просьба…

Тот вместо ответа кивнул и закрыл глаза.

Воздух справа от Маркуса задрожал, и на поляне перед разрушенным храмом оказались двое: Грехобор и недоуменно озирающаяся Василиса. Она оглядела собравшихся: Фирта, Маркуса, Волорана, испуганную стайку женщин в лиловых одеждах, Зарию, лежащую без чувств, а затем обозрела величественные руины храма и поинтересовалась:

– Это вы тут все развалили или оно так и было?

Мужчины переглянулись, и лишь один Маркус продолжал отрешенно смотреть на Василису, не слыша ее вопроса и не замечая ничего вокруг.

– Ильса, – негромко позвал он.

Взгляд девушки затуманился, а потом потемнел. Фирт провел закованной в перчатку рукой вдоль лица Василисы, и та пошатнулась. Йен едва успел подхватить жену и с удивлением увидел стоящую в шаге от нее женщину.

Она не была красивой. Но во взгляде Маркуса, обращенном к ней, было столько любви, словно она была средоточием всех достоинств.

– Ильса…

Грехобор смотрел на нее, стараясь запомнить. Он уже забрал грехи незнакомки, и они упали ему в душу, как переспевшие гроздья боли, однако не причинили привычного страдания, а растворились в его силе и канули без остатка.

Маркус протянул руку к стоящей напротив женщине. Пальцы прошли сквозь тонкое запястье, и призрак покачнулся, словно от ветра.

– Вот для чего мне нужно было, чтобы ты страдал, Йен. Вот для чего был нужен ты сам. Никто другой не смог бы сделать того, что сделал для нее Грехобор. Фирт…

Жнецу не пришлось повторять дважды. Ярко вспыхнула на солнце перчатка, ослепив всех, кто стоял поблизости, а когда невольные зрители случившегося наконец проморгались, поляна была пуста.

– Йен, – раздался в тишине слабый голос, – я что, больше не колдунья?

Все стоящие на поляне обернулись к Василисе, а она смотрела то на Фирта, то на Йена и ждала наконец вердикта относительно своей судьбы.

Эпилог

– Багой! – Звонкий голос, доносящийся с кухни, заставил трактирщика подскочить и вжать голову в плечи. – Да когда ж ты ее починишь! Я сейчас задохнусь!

Хозяин «Кабаньего пятака» вырос на пороге кухни мгновенно, как по зову сердца. Эхо крика еще гуляло под закопченными потолочными балками, а виновный, осужденный и приговоренный, уже стоял, готовый к смерти.