Переход
Шрифт:
— Боюсь, Андрей Гаврилович, что с мечтами о новом доме для преподавателей вам придется расстаться. Причем чем скорее, тем лучше: если вы хотя бы попробуете использовать выделенные средства на оплату строителей, то мгновенно познакомитесь с очень интересными людьми из партконтроля.
— Жалко, я все же надеялся, что вы хоть что-то придумать сможете. Потому что фонды на стройматериалы выделяются только на текущий год, а в следующем мы их точно уже не получим.
— Не получите, верно. Но я всё, что у меня было, уже перевел стройтресту, и еще им до ноября буду все будущие поступления переводить, все же текущие стройки получаются недешевыми.
— Вероятно да, я же председателем этой комиссии и являюсь. Но планы распределения нам минздрав дает, комиссия может разве что одного выпускника другим заменить.
— Это плохо, я просто подумал, что можно было бы продать сотню выпускников…
— Как это «продать»?
— Обыкновенно. Выдать, скажем, пару сотен направлений в больницы Белоруссии, а за это с товарища Пономаренко денежек слупить. Но раз не получится… а на прием студентов повлиять можете? Принять, скажем, двести-двести пятьдесят человек по целевым программам? То есть если тот же Пантелеймон Кондратьевич направит в институт на обучение пару сотен человек…
— Если они смогут сдать вступительные…
— Смогут. Давайте сделаем так… попробуем сделать: вы подготовьте два десятка преподавателей, которые примут эти вступительные экзамены еще в июне, прямо на местах, в Минске, Гомеле, Витебске и Могилеве — и вы тех, кто экзамены сдаст, сразу же в институт и зачислите. Общежития-то для иногородних уже имеются, я большим запасом — а я попробую эту идею в ЦК Белоруссии продать подороже. Скажем, двести пятьдесят студентов за два жилых дома.
— Вы… вы предлагаете вещи вроде и не противозаконные, но я начинаю чувствовать себя чуть ли не работорговцем.
— Можно подумать, что распределяя выпускников по стране, вы себя иначе чувствовать можете. Смотрите на вещи шире и глубже: вы всего лишь помогаете молодежи, которая еще при поступлении брала на себя вполне конкретные обязательства перед страной, эти обязательства выполнить. А страна у нас большая, и институт, беря на себя обязательства перед той же Белоруссией, одновременно резко улучшает условия жизни преподавателей, тем самым улучшая и уровень преподавания, принося тем самым больше пользы всей стране.
— Алексей, а вы знаете, как это называется?
— Знаю, это называется демагогией. Но если руководство минздрава ей занимается, то кто мы такие, чтобы идти против министерства? То есть против болванов, там засевших? А вот когда не болваны, министерством руководящие, наши трюки заметят и оценят…
— То меня уволят, и хорошо еще, если не лишат права медициной заниматься.
— Нет, там уволят болванов и специалистов по демагогии. Вас эти болваны поставили в безвыходное положение, вы, причем совершенно в рамках закона, выход все же нашли… Я вам больше скажу: там не только болваны сидят, но и просто вредители. И если какие-то вопросы к вам появятся, зовите меня: я вопрошающим… и другим очень специальным людям популярно объясню, чем и как эти вредители занимаются. Орден вам, конечно, обещать я не стану, но как минимум благодарность…
— Да, это уже не демагогия получается…
— Давайте не углубляться в филологические споры.
— Но устраивать приемные экзамены,
— А вы заранее в министерстве об этом договоритесь. У вас же ситуация складывается, можно сказать, экстраординарная. А вы в министерстве вот что по этому поводу сказать можете…
Андрей Гаврилович внимательно студента выслушал, подумал немного:
— Хорошо, а когда вы сможете… договориться с белорусским руководством?
— Андрей Гаврилович, я всего лишь попытаюсь договориться. А вот получится ли… Зачеты у нас двадцатого заканчиваются… двадцать второго, первый экзамен четвертого — вот как раз на это время я все узнаю. Не договорюсь, а узнаю, получится ли договориться…
Когда разговор закончился, товарищ Лихачёв пошел по своим делам в состоянии легкой задумчивости, а Алексей — тот, еще раз обдумав свое же собственное предложение, отправился на телеграф.
Яна Петрович испытывала настоящий восторг: ведь она летела на самолете! И летела в Москву!!! Позавчера матери пришла телеграмма от Лешки, в которой тот просто приказал матери отправить дочь к нему, причем именно самолетом. Правда, зачем ему это было нужно, в телеграмме написано не было — но оно и понятно, в телеграмме за каждое слово платить нужно. Но ни у кого даже и вопроса такого не возникло: раз Лешка просит, то нужно все немедленно так и сделать — так что девочка с огромной радостью смотрела в окошко на проносящуюся внизу землю.
Лешка ее встретил в аэропорту и на машине (!) отвез ее куда-то, в очень красивый дом. Причем он еще попросил водителя специально проехать по Красной площади… жалко, что выйти там и все хорошенько рассмотреть, не получилось. Но все равно!
А дома у себя (Лешка сказал, что это общежитие института, в котором он учится) он отвел ее в какую-то большую комнату (судя по флагу и бюсту Ленина — в местный красный уголок) и рассказал подробно, зачем он девочку к себе позвал и что ей нужно будет сделать по возвращении. А потом отвел в комнату, в которой девушки жили, и попросил их Яну на одну ночь пристроить. Девушки очень обрадовались, долго Яну расспрашивали о Лешке, напоили чаем, еду откуда-то принесли. Правда еда у них была так себе, драники — так и вовсе, похоже, без яйца были сделаны. Но мама говорила, что в городах вообще с продуктами неважно…
Утром Лешка снова зашел за ней, опять на машине отвез в аэропорт и отправил обратно в Витебск, где ей — председателю совета дружины Приреченской школы — нужно было сделать одно важное дело. Очень важное, как сказал Лешка, а значит подвести его было недопустимо…
Вернувшись с обеда Владимир Георгиевич Кудряев увидел сидящую в приемной пионерку. Классическую пионерку, в галстуке и с бантами на косичках, а секретарь, кивнув на нее, сообщил:
— Вот, пришла по вашу душу, но зачем — не говорит, вас ждет.
— Девочка, а ты кто? — поинтересовался первый секретарь Витебского обкома партии.
— Я — председатель совета дружины Приреченской школы Яна Петрович.
— Тогда ты, скорее всего, не туда пришла. Пионерскими делами у нас занимается обком комсомола. Это тебе надо на второй этаж…
— Я к вам пришла. Со срочным поручением от товарища Воронова. То есть это Лешка мне срочно поручил вам кое-что передать.
— Ну передавай, — Владимир Георгиевич протянул руку.
— На словах передать, — ответила девочка и, немного подумав, добавила: — конфиденциально…