Перехватчик
Шрифт:
Петяня сплюнул, снова глотнул чаю.
– Ну что, спать пойдешь? Второй час уже… – Он нахмурился, что-то прикидывая про себя, покачал головой. – Может, пронесет на этот раз?
– Ты о чем? – Василий зевнул.
– Перегон тут есть один, гнилой, часто поездные «щупачи» появляются. В мое дежурство еще такого не случалось, а напарник на прошлой неделе попал в переплет. Ничего ценного не везете? А то давай спрячу у себя, проводников, как правило, не обыскивают.
Василий улыбнулся.
– Самое ценное в моем грузе – мои спутники. Не волнуйся, все будет хорошо…
И в этот момент в вагон зашли они.
Конечно, палитра интуиции у Василия была
«Потрошители» поездов вошли в вагон с двух сторон – двое с одной, трое с другой. Оставили в тамбурах по одному сигнальщику с рациями и медленно пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое купе. Вооружена группа была двумя автоматами, тремя пистолетами, пружинными ножами и дубинками, изредка используя их для острастки.
В купе проводника вломились сразу двое, один с автоматом, второй с пистолетом; третий остался в коридоре. Ствол автомата уперся Петяне в живот, а дуло пистолета («беретта М-92», отметил Василий автоматически) глянуло Балуеву в лоб.
– Тихо, не ерзайте, и все будет тип-топ! Деньги, ценности на стол. Иностранцы в вагоне есть? Коммерсанты с «капустой»?
– Да вроде н-нет, – замялся Петяня, переглядываясь с Василием, и получил удар дубинкой по уху.
– Говори, падла!
Василий мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, не обращая внимания на их «пушки», но в коридоре стоял третий и мог поднять тревогу, а то и стрельбу. Надо было подготовиться и заманить его в купе.
Балуеву потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить противника (чахоточного вида мужик с пистолетом не в счет, не профессионал, да и второй, с автоматом, – тоже, хотя здоров, как бугай; а вот третий, в коридоре, явно тренирован) и рассчитать, как действовать, после чего он начал свой рискованный полет.
– Эй, – окликнул Василий третьего, – загляни – чего покажу…
И молодой бритоголовый малый в кожаном кепи купился, сделав от неожиданности шаг навстречу.
Василию никогда еще не приходилось драться в купе проводника скорого поезда, но он специально был тренирован для боя в тесных помещениях, в том числе в таких, как купе, и даже в платяном шкафу, где мог продемонстрировать искусство киина мутай – филиппинскую систему укусов, выкалывания глаз и вырывания кожи с мясом.
В отсутствие пространства для маневра наиболее эффективны не захваты, удушающие и связывающие приемы, а удары: ногой в голень, коленом в пах, низ живота, руками в шею, лицо, живот, солнечное сплетение. И Василий выдал три таких удара в стиле пананджакман [48] , причем квадратному спортсмену с бритым черепом достался первый и самый сильный – в переносицу.
– Т-ты… к-как?! – заикнулся Петяня, сглатывая комок в горле и глядя на рухнувших громил.
– Сиди здесь, не высовывайся. Свяжи их. – Василий накинул на себя черную куртку грабителя с автоматом, надвинул на уши его кепи, подхватил автомат и выскользнул в коридор.
48
Пананджакман – малайский бокс.
Двое с другой стороны вагона уже открыли другое купе и на появление Василия не реагировали, приняв его за своего. А когда один из них случайно глянул в его сторону, было уже поздно: Василий в прыжке достал его внешней стороной стопы, в технике туй фа [49] .
Сигнальщика в этом конце вагона Василий успел перехватить, а вот второй, в тамбуре возле купе проводника, вовремя сообразил, что дело плохо, открыл дверь тамбура и сиганул из поезда на полном ходу. Василий успел только пожелать ему благополучно разбиться. Потом Петяня помог Балуеву связать бандитов, сбегал за бригадиром и милиционером-сопровождающим и, тараща глаза, в лицах, артистически рассказал прибывшему на следующей станции наряду милиции, как проходивший по вагону во время налета один «боевой мужик» уложил всю банду и скрылся. Василий в это время уже спал.
49
Туй фа – техника ног (кит.).
Уговорил он школьного друга сочинить байку для милиции с трудом, но светиться лишний раз со знанием навыков рукопашного боя не хотел.
Кристина уже спала, как и коммерсант с Черкизовского рынка, Стас на верхней полке читал книжку.
– Что там за шум в коридоре, дядь Вась? – спросил он. Василий отобрал у него книгу, глянул на обложку: Генрик Сенкевич, «Крестоносцы».
– Просто кто-то с полки упал. Спи, поздно уже.
– А ты мне завтра прием дзансин покажешь? А то я подзабыл поворот.
– Непременно.
Кристина заворочалась на своем ложе, Василий прижал палец к губам, погасил свет и одним движением запрыгнул на полку напротив Стаса. Через минуту оба уснули.
В Тамбов поезд пришел в семь утра Попрощавшись с Петяней и пообещав зайти к нему домой, Василий вывел свою «оперативную группу» на привокзатьную площадь.
По рассказам Матвея он хорошо представлял, куда надо ехать, и вскоре автобус доставил их на окраину города, где начинался Тамбов – старинный, одноэтажный, с узкими сельскими улицами и деревянными домами. Пройдя две такие заасфальтированные улицы, они вышли на третью, но уже грунтовую, желтеющую песком. День был хмурым, но дождя, кажется, не предвиделось, хотя на мокрой дороге и стояли лужи. К озирающимся путешественникам подошла ветхая бабуля в громадном клетчатом платке, фуфайке и ботах.
– Откель будешь, сынок?
– Оттель, бабуля, – пояснил Василий. Кристина посмотрела на него с укоризной.
– Мы издалека, бабушка, ищем улицу Солдатской Славы.
– Так вы на ей и стоите, милые. А к кому гости?
– Дом двадцать четыре, Соболев Кузьма Федорович.
– Так он через два дома живет, по правую руку. – Глаза старухи молодо блеснули, она показала сухонькой ручкой на дом неподалеку, с шиферной крышей и мансардой.
– Спасибо, бабушка.
– А не за что, милые. – Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и вслед перекрестила их.
Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста, лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и безобидный. Таким он и остался в памяти Василия.
Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного неухоженного уголка в этом хозяйстве, хотя жил Кузьма Федорович один, рано похоронив жену и дочь.