Переклад
Шрифт:
– Радужные Миры не преступают законов! Я использую любой шанс не отдавать её Тьме! – пылко возразила Ирида. – Согласно «Иридического Кодекса», сейчас ты волен объявить: чего лишишь Викторию; а я вольна объявить: чем её наделю…
– Я выкуплю её молодость! – угрожающе произнёс Даст. – И познакомлю с сектором «серой пыли»…
– Тогда я дарую ей умение останавливать время в изменённой действительности…
– Шестой палец! Ты решила наградить её шестым пальцем!? Я сделаю всё, чтобы девчонка его лишилась!
– Более того, я дарую ей возможность входить в сектор «беж» и наделю памятью воплощений!
– Да
– Посмотрим! – Ирида гордо выпрямилась, и за её спиной возникли два прозрачных крыла. – Вот увидишь, Виктория будет нетерпима к несправедливости! Твоих прихвостней ждёт расплата!
Она взлетела вверх и растворилась в золотистом небе.
Усмехнувшись, могильный Царь – владыка «серого» сектора – слегка пнул кота ногой и приказал:
– Передай нашему «умнику», что договор – в силе…
Глава 1
Дождина ливанул так внезапно, что грохот, обрушившийся на крышу новенького «Bentley Continental», заставил вздрогнуть сидящую за рулём Елену Павловну. Дворники частили как сумасшедшие, но всё равно не успевали справляться с потоками воды, стекающими по лобовому стеклу.
Елена Павловна с трудом рассмотрела табличку, закреплённую на углу серой панельной пятиэтажки, возле которой припарковала машину.
Всё верно!
Улица Заводская, дом пятнадцать – навигатор не подвёл.
Светящийся циферблат часов показывал двадцать три пятьдесят.
Позвонил Вадим. Личный телохранитель впервые отпустил хозяйку одну.
– Доехали? – голос взволнованный.
– Зачем спрашиваешь? Наверняка по «мобильной локации» видишь? – ответила Елена Павловна.
– Волнуюсь… Может, подъехать?
– Даже не смей! Он колдун, а не бандит, – она нервно хохотнула. – Смотри, никому не проболтайся!
– Могила! – отозвался Вадим. – Вы это… Значок депутатский снять не забудьте… И если что, говорите, мол, ошиблись адресом.
– Если что… Это что? – переспросила Елена Павловна, поглядывая на часы.
– Ну… Вдруг подстава? Выскочат журналюги, папарацци… Вы человек известный…
– Лучше скажи, как Вероника? Сильно стонет?
– Доктор остался ночевать, я приказал ему в гостевом домике постелить… Вероника спит. Да не переживайте так, я рядышком… Вот только позвонить вышел, сейчас вернусь.
– Три минуты осталось, я пошла! – голос Елены Павловны предательски дрогнул. – Вадюша, если со мной что-нибудь случится – не бросай Вику… Сам знаешь, мучится ей недолго. По действующему завещанию ты – опекун.
– Елена Павловна, не пугайте…
Последние слова верного Вадика Большова уже не слышала, она выскочила из машины и, держа над головой сумочку, добежала до
Поднимаясь пешком на четвёртый этаж по пропахшему кошачьей мочой грязному подъезду, она дрожала всем телом. То ли от холода и страха, то ли от острого осознания горя, внезапно навалившегося на неё с диагнозом неизлечимой болезни единственной дочери.
Перед нужной квартирой перевела дыхание и нажала кнопку звонка. Дверь тут же распахнулась.
На пороге появился неопрятный дядька лет шестидесяти. Ростом ниже среднего, с круглым, рыхлым, каким-то бабьим лицом без малейших признаков растительности и длинными редкими сосулями седых волос на голове. Он внимательно уставился на Елену Павловну. От взгляда его косящих глаз ей стало ещё страшнее.
«Разноцветные! Один глаз – чёрный, другой – зелёный!», – заметила женщина и тут же произнесла:
– Вы Аркадий Петрович Сытин? Я – Большова…
– Проходите! – дядька попятился, пропуская ночную гостью.
Квартирка оказалась самой обыкновенной: дешёвые обои в серую полосочку, линолеум «а ля паркет», диван, столик с двумя креслами, на комоде – телевизор.
– В кресло садитесь, – как-то совсем обыденно предложил хозяин квартиры.
Елена Павловна опустилась в продавленное кресло и стала рассматривать странную, довольно большую картину, висевшую на противоположной стене. На картине – выполненной в зеленовато-коричневых тонах – была нарисована покосившаяся избушка. Поросшая мохом, она одиноко стояла на опушке леса, окружённая со всех сторон непроходимым ельником. В единственном на удивление большом окне домика отражалась точно такая же картина, но уже поменьше, в той картине – в свою очередь – в оконном стекле снова виднелась избушка на лужайке, а в отражении её окошка всё повторялось вновь… И так – до бесконечности… До тех пор, пока хватало возможности рассмотреть…
– Интересная картина, – не сдержавшись, произнесла Елена Павловна.
– Эффект Дросте… – отозвался Аркадий Петрович. – Рекурсивное изображение.
Оба замолчали.
Наконец Большова решила нарушить тишину:
– Моя дочь умирает, в прошлом году диагностировали синдром Вернера: это болезнь, при которой организм начинает стремительно стареть… Медицина абсолютно бессильна.
– Можете не объяснять, в этой действительности я – психолог… – слово «этой» он произнёс с особой интонацией и многозначительно посмотрел на женщину. – Несмотря на то, что болезнь крайне редкая, сталкиваться приходилось…
– Это как снег на голову… До восемнадцати лет у неё не было никаких признаков болезни! Цветущая молодая девушка! Умница! Студентка «Оксфорда»! А сейчас! Вы бы видели её сейчас… Высохшая старуха, волосы и зубы выпали, глухота, катаракта… Все старческие болячки… С постели не встаёт, ходит под себя… И постоянно стонет! Это невыносимо, как она стонет!
Елена Павловна заплакала, закрыв лицо руками.
– За всё надо платить, – медленно произнёс Аркадий Петрович. – Много приобрёл – много отдай! Ты не отдала… Сама не отдала… Никому не помогала, даже сестре родной… А небесные весы, их не обманешь: раньше, позже, но всё уравновесят. Тебе сколько лет? Сорок пять? А выглядишь на тридцать… Пришло время жить чужой болью… Боялась молодость потерять, так сама у дочери и отняла…