Перекресток пропавших без вести
Шрифт:
– А где он?
– Я не знаю.
– Говорите громче.
– Он, наверное, уехал. Я не знаю… мы не знаем куда. Не зна-ем.
– Это не опасно? Ничего не слышу.
– Не опасно! Не должно быть опасно!
Ему не отвечали, в динамике снова что-то пощелкивало. Помехи становились все более ощутимыми.
– Он уплыл, – крикнул Ноам в трубку, – уплыл в Грецию, а телефон забыл. Устроился на грузовой корабль механиком. Никогда ничем таким не занимался, но убедил капитана, что на месте разберется. Штудирует там сейчас пособия, моторы изучает, времени-то особо нет.
– Он доволен? – голос прозвучал неожиданно громко, будто из соседней комнаты. Как если
– Очень! Очень доволен!
Потом был звонок через неделю. Трубку снял Гиль. Настала его очередь.
– Гершон уже в Италии! В Италии! С кораблем покончено, кому охота в трюме сидеть. Он встретил приятеля, а у того, представляете, детективное агентство. Специализируются на запущенных случаях.
На Гиля зашикали. Мы-то знаем, что Гиль не пропускает ни одного полицейского сериала, но старую женщину зачем зря волновать?
Но Гиль, видимо, так увлекся, что уже не обращал на нас внимания.
– Он первое же порученное ему дело сумел распутать! Убийство в запертой комнате. Там оказалась целая система зеркал, и одной из стен на самом деле вообще не было, представляете?
– Это не опасно?
Гиль посмотрел на нас.
В следующий раз к телефону подошла Смадар.
– Гершон в археологической экспедиции! – кричала она в трубку, – подводная археология, очень перспективное направление. Они погружаются на батискафе, а там – статуи всадников, фасады зданий, надписи, которые пока никто не смог расшифровать.
– Это не опасно?
– Совершенно не опасно! Все продумано до мелочей!
Снова помехи на линии. Старуха тут же перезвонила, но ее слов было не разобрать. Голос растягивался, как бывает с поющими плюшевыми игрушками, когда в них садится батарейка. А потом все замолчало. Кнопки перестали реагировать на нажатие.
Смадар стояла с выключившейся трубкой в руках, а потом сказала: «Это ведь не только я слышала щелчок в самом начале разговора, правда?»
– Не только ты.
– Перед этим ее «опасно» усиливались помехи, и первый слог в слове почти исчезал. А у вас? – сказал Гиль.
– И у нас, – мы смотрели друг на друга и молчали.
«Ничего не слышно» – раздался вдруг голос, уже трудно даже было сказать чей – искаженый, без возраста и пола. Телефон опять смолк.
– Зачем ему это понадобилось, как вы считаете? – спросила, наконец, Смадар.
Ноам подумал, что знает ответ. Пока где-то там, на другом конце невидимой линии был человек, мы строили к нему мост. Каждая история была в нем звеном. А теперь оказалось, что мост упирается в черную, бархатную пустоту, за которой нет ничего, кроме нее самой; настигает ее, подступает все ближе, примыкает вплотную.
– Давайте зажжем свет, – говорит Ноам, – вечер уже, совсем ничего не видно. Он щелкает выключателем и привычно обводит взглядом комнату.
Хроника ключевых событий
Спустились по ступенькам, мимо бывшей школы, от которой сохранились только кованые ворота, а за ними – двор с тремя сонными собаками, вниз, мимо заброшенного отеля. На балкончике первого этажа, слева от крыльца, дверь покачивалась от ветра. В прошлый раз было не так: все было закрыто, за тусклым от пыли стеклом виднелась пустая комната и там, в противоположной стене, – другое окно, без стекол, а за ним – разросшийся рододендрон и ровное синее небо среди ветвей. Запишем. За отелем резко свернули, шли по сырой тропинке, вдоль стены. Не доходя трех
– Записывай, – сказал Элик.
Серая кошка исчезла, рыжая появилась; на пустыре за супермаркетом забытый велосипед; на озере к вечеру три лодки, а не две; в витрине у старой Эльвиры – глиняный глаз.
В тот год взрывы за озером перестали быть слышны. На улицах появились приезжие – гуляли по набережной, фотографировали каменный театр со стертыми дождем сиденьями, уходившую в воду лестницу, крепость из булыжников. Отель – тогда еще не заброшенный, а просто закрытый – покрасили, вымыли окна, посадили цветы. Те паломники приехали ближе к осени. Сначала они вели себя как остальные – ходили босиком вдоль озера, купались в нем в длинных белых тогах, пели, глядя на солнце. Потом кто-то рассказал им про маму. Или, может быть, даже никто и не рассказывал, они сами шли мимо Эльвириной лавки и увидели – среди ракушек, электронных будильников с микки маусами и потемневших неровных монет – мамины вышивки. Закат над озером, легионеры, канарейки, портрет Элика, всегда только он. Мы вернулись из школы и увидели на столе эскиз: пологие холмы, озеро, город с башнями. Прямо на нас надвигались четыре контура. По полям рисунка, обрамляя его, вилась надпись: всадники апокалипсиса.
Я уже и не помнил, когда у мамы было такое хорошее настроение. Паломники заплатили ей задаток, и она купила нам с Эликом подарок – стеклянного человечка. Если смотреть под правильным углом, можно было увидеть все его внутренности. Мы поили его чаем, а потом пошли с ним на войну. На войне получилось неудачно – человечек выскользнул у меня из рук, упал на асфальт и разбился. Мы трубили над ним в трубы, стреляли из автоматов с разноцветными огнями, а потом похоронили со всеми почестями – собрали все его осколки и бросили в озеро.
Мы возвращались домой, шли, понурив головы. Элик спросил: «Уцелеет ли что-нибудь, когда произойдет этот, как его, апокалипсис, когда всадники промчатся, но не контурами, как сейчас, а такими, какими они будут на готовой вышивке?» Я сказал: «Ничего». Элик стал плакать. Когда мы пришли на нашу улицу, я сказал ему: «Мы что-нибудь придумаем».
Через две недели вышивка была готова. Паломники окунали ее в озеро, а потом кружились с ней на ветру, передавая из рук в руки. Когда на небе появились первые звезды, ткань высохла. Паломники сложили ее и увезли с собой.
Несколько дней спустя по телевизору показывали передачу про специальное зернохранилище. Это был огромный бункер, где-то на Северном полюсе. В него попадали по секретной тропинке, проложенной среди айсбергов и сугробов. Там хранились семена всех существующих на земле растений – от гигантских деревьев и тропических цветов, до крошечной незаметной травинки. Для всех в этом хранилище нашлось место. В передаче сказали, что, если наступит конец света, то растения точно можно будет восстановить – с помощью этих зерен, – и всё опять будет зеленеть весной, а осенью сбрасывать листья.