Перекресток пяти теней

Кузнецова Светлана Владимировна

Некр прекрасно понимал, почему он явился сюда, а еще — что его попросту в очередной раз использовали неумехи из Ордена. Защитники людского рода, покусай их мантикора! Кинуться скопом на какую-нибудь ополоумевшую тварь они способны, а на переговоры — нет, даже если за ними неминуемо последует поединок. Но Роман правильно позвонил, поскольку терять друзей, даже если они находятся на других баррикадах, Некр не умел и не хотел. Как говорил один… заочный знакомый: «Мы в ответе за тех, кого приручили». «А тем, кому спасли жизнь, — прибавлял Некр, — вообще должны всегда».

Людской муравейник — лучшее название для современных домов. Как вообще можно жить, когда за одной стенкой кто-то храпит, за

другой испражняется, за третьей жрет, на потолке тоже сидит и даже в подполе копошится? Из всех гильдейских спокойно относился к человеческому соседству только Дерк, но ученик всегда являлся нетипичным некромантом. А вот ведьмы и колдуны — другое. Им многоквартирники только в радость. Ведут они себя часто подобно мелким паразитам, просочившимся из Нави: ведь люди беспрерывно выделяют эмоции, и их можно поглощать. А, если насылать кошмары, то и вообще обожраться можно.

На сборе информации о неблагополучном жилье у Ордена построена сеть контроля и предотвращения магических преступлений. Если в одном и том же подъезде живет городской сумасшедший, регулярно закатывающий скандалы и швыряющий тарелки из окон; рядом собирается разводиться только поженившаяся пара; а в соседнем крыле ушел в запой вроде бы благополучный мужик — ищи ведьму, злоупотребляющую «эмоциональным вампиризмом». В обратную сторону это тоже работает, кстати. Иной раз вроде и район неблагополучный, и дом — хрущовка, давно требующая даже не ремонта, а сноса. Однако во дворе — цветники, которые никто не поганит; подъезд чистенький, словно с мылом вымытый, ни одной надписи на стенах; народ улыбчивый, даже если лифт снова сломался. Но это только если ведьма хорошая, не желающая зла окружающим.

«Интересно, как Роман на эту юную старушенцию вышел? — подумал Некр. —Надо бы потом спросить».

— В кухню проходи, — позвала тварь. — От чая, конечно же, откажешься.

— Разумеется, — усмехнулся Некр, наскоро осматриваясь.

Типовая малогабаритная однушка с потолками в два с половиной метра вышиной, линолеумом на полу, выцветшими обоями в вертикальную полоску на стенах вполне соответствовала хозяйке, выглядящей столь юно, и избранной ею легенде. Ну да… откуда у студентки деньги на ремонт? Да и не интересно ей наводить здесь образцовый порядок: любовь к вещизму у женщин включается годам к тридцати, после замужества, а то и никогда (Дарителла тому лучший пример, если бы не наемные домработники, жила бы в хлеву). А «великовозрастная» студенточка — и без того завидная пассия со свободной квартиркой в Москве без довеска в виде старших, вечно присматривающих за ней родственников.

Некр покосился на раритетный сервант конца позапрошлого века, сделанный из красного дерева. Даже пропыленный, находящийся в убогой обстановке, он не утратил ни своего лоска, ни цены. Впрочем, обитательница квартиры могла бы наврать, будто это бабушкино наследство. А вот про развешанные то там, то здесь картины — вряд ли. Хотя… тоже ведь можно сказать, будто копии. Тем более, нынешняя молодежь искусством не увлекается за редким исключением.

Пахло мятой и чабрецом, ароматом прелой листвы с нотками перегноя и молотым кориандром — теплым и очень нравящимся Некру, вечно мерзнущему в суровом московском климате. Сущность, живущая за вешалкой, — не фамильяр, в прошлом подобных называли домовыми — недовольно заворчала, когда он прошел мимо: почуяла стража Нави. Домовые изначально — предки, похороненные под порогом ради охраны жилища — не люди, а слепки с них, постоянно питаемые, задабриваемые, чтимые и потому со временем приобретшие разумность, а то и ставшие личностями со своими уникальными характерами. Некромантов, которые могут в любой момент закинуть их в навий мир, они терпеть не могут, но не пакостят — боятся.

Разуваться

Некр не стал. Хозяйка решила не выказывать недовольства по данному поводу. И домовой стерпел. Интересно, каково ему в городской квартире? Наверняка, не нравится. К тому же домовые убийц не терпят гораздо сильнее, чем некромантов. Ненавидят, а рука на собственную кровь не поднимается. Этой сущности посочувствовать впору: смотреть, как свое-родное других и себя губит, в тварь превращаясь, — то еще удовольствие. А еще домовой достаточно сильный раз сумел пережить фамильяра. Некру он вряд ли поможет, но и мешать не будет.

Из единственной комнаты бубнил телевизор. Дверь была приоткрыта, скосив в щель взгляд, Некр заметил сидящего на старом, потертом диване парня, стеклянными, невидящими глазами вперившегося в экран. Одет недорого, но опрятно. Какой-никакой, но стиль прослеживался. У ног — спортивная черная сумка с диагональной синей полосой, над которой застыл в прыжке барс… то есть, пума. На язычке молнии — бирка и брелок с хитрой мохнатой рожицей хищного зверя, похожего на черно-бурую лисицу. Либо с поезда, либо с самолета, но уже попал в загребущие руки ведьмы. Повезло, как утопленнику. И многое говорит об уме этой самой ведьмы. От гастрономического интереса к жителям столицы она, похоже, воздерживается, предпочитая приезжих, поиском которых особенно заморачиваться не станут. Да и поди определи, где именно пропал человечек: на малой родине, по прибытии или в дороге?

Тварь заметила взгляд. Наверняка и дверь закрыла неплотно специально, чтобы «гость» увидел человечка, но снова промолчала, лишь вздохнула, понимающе. Один ноль в ее пользу. Впрочем, нет… все десять. Некр и так поостерегся бы бить в полную силу: стены хиленькие, дом жилой и тех, кто в кроватках почивает по причине глубокой ночи, просто неприличное количество. Зацепит ведь. И хорошо, если кошмарами дело обернется, а если у кого сердечко слабое?

Но если незнакомым, безликим соседям он способен навредить чисто теоретически и задеть разве лишь по касательной, то парня станет гробить, прекрасно отдавая в том себе отчет. Тот и так-то отправится отсюда (если удастся) изменившимся, а хлебнув потусторонней силы, ведь может и не выйти вообще, вперед ногами разве лишь.

— Крайне удобное приобретение, — заметил Некр равнодушно.

— Мне тоже этот юноша по душе, — улыбнулась ведьма. — Как увидала, сразу поняла — мой.

— А я не про него. Про телевизор, — сказал Некр и позволил себе закатить глаза к потолку, — раньше околдованного с первого взгляда распознать удавалось. А теперь иной раз и не понять: сам человек в экран вперился или помог ему кто.

— Никак осуждаешь меня, Некр?

Надо же… она и в лицо его знает, и по имени. Хотя по должности он всегда на виду: ни одного официального мероприятия теневой светской жизни столицы, как правило, без него не обходится. Впрочем, неприятно все равно. Знающий имя имеет власть — так говорили в древности. И пусть его кличка никогда не несла в себе иных функций, чем упрощенческих (некромант по прозвищу Некр — просто, легко и запоминается мгновенно), а за столько лет прикипела все же, проникла под кожу и в сердце.

— Разумеется, — это еще мало сказано.

— Не тебе, вечно-живущий, меня осуждать… — прошипела она. На окончании последнего слога, звучание ушло в инфрачастоты, заставив сердце в груди пропустить удар.

Удивительно, тварь почему-то интересовало его отношение. Только потому Некр произнес:

— Я длинную человеческую жизнь прожил, прежде чем стал таким, как сейчас.

Вряд ли она этого не знала. О том, через что именно проходили некроманты, не представляли лишь люди. Впрочем, человечки вообще не имели ни малейшего понятия о том, с кем живут бок-о-бок с незапамятных времен.