Перекресток в центре Европы
Шрифт:
– Эй ты, идиотка, – сердито крикнул повар, – ты что, не слышишь, я тебя зову!
Проглотить «идиотку» Юля не могла, хотя, скорее всего, парень рассчитывал, что она и не поймет этого слова. От ярости у нее потемнело в глазах.
– Слышу! – гаркнула она по-русски и стряхнула его руку со своего плеча, – слышу, сопляк! – в следующий момент она прижала парня к стене, – если ты еще раз, только глянешь не так в мою сторону, я тебя…, – злобно прошипела она, замахнувшись.
Парень, не ожидавший такого отпора, рефлекторно вжал голову в плечи.
Она отпустила его и с брезгливым видом смахнула с ладоней несуществующую грязь.
– А зовут меня, – самым сладким
– Понятно, – испуганно пробормотал парень.
– На-адгэрне-э! (Замечательно), – пропела Юля, подражая пражскому выговору, и с гордым видом удалилась в сторону подсобок.
Парень проводил ее изумленным взглядом, совершенно забыв, зачем он вообще так настойчиво ее окликал. Он не то чтобы испугался, но все-таки слегка струхнул: кто их знает, этих русских, что у них там на уме?
Все произошло очень быстро, Софы поблизости не оказалось, никто ничего не видел, однако к концу рабочего дня все стали поглядывать на Юлю с большим, чем обычно, интересом.
– Ты что это? – наконец спросила Софа, – стоило мне отвернуться, как ты уже повара чуть не убила! Строптива ты, мать, не по чину!
– Ерунда, не верь, все сплетни!
– За что хоть? Приставал что ли?
– Наоборот, – сокрушенно вздохнула Юля, – ни за что не хотел приставать! Вот я и расстроилась.
– Смотри, не расстраивайся больше так, а то мигом уволят! То на Андулку бедную кулаками машешь, то мальчика в угол зажала! Кому понравятся такие художества?
Юлька и сама испугалась этой вспышки:
«Мама дорогая, что это?»
«Он сам виноват, – оправдывалась она перед собой, – зачем было называть меня идиоткой? Эй, ты, идиотка! Думает, если я иностранка, то ему все позволено?»
«Да он просто тебя окликнул, ты же молчала, как каменная, вот он и разозлился!»
«Разозлился он! Да плевать мне на его злость! Я старше его, уже не говорю о том, что я врач, в конце концов, а не какая-нибудь там поди – принеси!»
«И как он мог так обознаться? Конечно, ведь именно так себя ведут интеллигентные врачи! Чуть что не так – пациент легко излечивается путем размазывания по стене! У тебя уже замашки, как у хабалки! Ты – посудомойка, – припечатала она сама себя, – понятно тебе? Посудомойка и больше никто! И плевать всем на твои амбиции. А не нравится – уходи!».
Юля не знала, что история имела короткое продолжение. Обиженный повар нажаловался Андулке, та немедленно все донесла шефу, который не захотел разбираться, а просто царственно махнул пухлой ручкой: «Оставьте ее в покое». Объяснялось это просто: устраивая Юлю на работу, «клиент» шепнул шефу, что эта русская – его хорошая знакомая и что он лично просит пана шефа проследить, чтобы ее тут никто не обижал. Юля и не знала, что у нее имеется такая защита, но благодаря этому замолвленному словечку ей сходили с рук все выходки и промахи. Справедливости ради надо сказать, что этих выходок было не так уж много, да и работала она не хуже других.
Юля пообещала себе, что в дальнейшем все-таки постарается сдерживаться.
«И на что приходится жизнь тратить? То с бумажками по конторам бегала, то из-за ремонта переживала, теперь вот вкалываю на какой-то дурацкой кухне, и мной помыкает полусумасшедшая баба! А в это время Сережка растет без меня, я теряю квалификацию врача… Ради чего все это?»
«Прекрати ныть! – одергивала она себя, – это все временно! Тебе же сказали: выучишь язык, будешь работать врачом! А пока надо потерпеть. Да и Иван должен скоро приехать. Ох, скорее бы он возвращался,
Кроме пренебрежительного отношения к своей персоне нужно было мириться с тем, что волей-неволей пришлось принимать участие в процветающем на кухне воровстве. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, это всем известно, поэтому призывать кого-то к праведности было бы просто глупо, в стороне же оставаться не получалось.
Юля сразу заметила, что ежеутренний процесс выдачи продуктов сопровождался какой-то подозрительной суетой. В это время открывались, обычно запертые на замки, хранилища, где очень даже было чем поживиться. Повара, за редким исключением, являлись на работу часом позже, шеф вообще приплывал к девяти, поэтому на кухне в это время царствовала придурковатая пани Андулка. Она, сверяясь с разнарядкой и меню, лично открывала кладовые, указывала перстом на нужные продукты и с чувством выполненного долга отбывала пить кофе.
Помоцна сила начинала перетаскивать сетки с овощами, пакеты с крупами и все остальное, что требовалось на текущий день. Через пять – десять минут являлась, подобревшая после кофе, пожилая пани и собственноручно запирала кладовые. Это без изменений повторялось каждое утро.
Здесь вообще очень чтили традиции и уважали точность, основным законом здешней конституции являлось меню на текущий день. Все происходящее строго регламентировалось и подчинялось раз и навсегда давно заведенному порядку. Абсолютно все укладывалось в какие-то единицы измерения: часы, минуты, граммы, килограммы, литры, мешки, сетки, ящики, в крайнем случае – штуки, ну и так далее. Таким образом, с неба могли сыпаться булыжники, землю сотрясать десятибалльное землетрясение – ничто не могло отменить обязательный утренний ритуал.
За эти пять – десять минут, пока их начальница наслаждалась чашечкой кофе, помоцна сила компенсировала себе те пятьдесят процентов недоплаченной зарплаты, которую удерживал в свою пользу устроивший их на работу «клиент». Тащили все, что плохо лежит: овощи, фрукты, крупы, яйца, масло, не брезговали даже солью. Единственным, до чего никогда не удавалось добраться, было мясо. В мясной цех помоцна сила допускалась только для уборки, которая производилась под бдительным присмотром мясника, да в такие моменты тут ничего уже и не оставалось. Кроме продуктов большим спросом пользовалась посуда, столовые приборы, салфетки, полотенца и всякие мелкие приспособления. А когда требовалось убрать зал после так называемых акций, всегда можно было стянуть несколько кофейных чашек, разнообразных бокалов и стаканов. Если предметы принимали по счету, что случалось крайне редко, можно было сослаться на неаккуратность: уж осколки никто не стал бы пересчитывать. А из украденной посуды постепенно составлялись целые сервизы. Причем существовала очередность: скажем, Софа хочет как раз такие бокалы, ей берем еще два, а кто-то собирает по частям кофейный сервиз, почему именно сегодня не могла разбиться эта миленькая сахарница?
Сумки на выходе никогда не проверяли, даже если они были огромными, даже если у владелиц, которые их несли, ноги складывались в букву Х от натуги.
Бывало, конечно, выпадали и неудачные дни, когда кроме ведра картошки не удавалось стащить ничего. С кражи картошки обычно начинался рабочий день, что тоже являлось традицией.
Юлю в первые же дни попытались «принять в компанию»:
– Это тебе, – Софа протянула Юле бумажный пакет с картошкой.
– Почистить?
Софа с жалостью посмотрела на нее. Помоцна сила в полном составе упала от смеха.