Перекресток
Шрифт:
– А ведь здесь пропали мои родители! – произнес Егор.
Он немного помолчал и продолжил:
– И твои тоже.
Действительно, и Егор и Маринка были сиротами. И у него и у неё родители сгинули в забое. Их так и не нашли.
Егор тронул дверь в шахту. Она скрипнула и, словно от толчка чьей-то сильной руки или порыва ветра, вдруг дунувшего из глубины шахты, открылась перед Егором и Маринкой. Егор от неожиданности отступил назад и, поскользнувшись, упал. Встав, Егор отряхнулся и заглянул в зияющую темноту дверного проема. Верный же недовольно зарычал, оскалив свои клыки. Затем, резко развернувшись, он встал в боевую стойку и вытянулся в сторону леса. Шерсть
Егор оглянулся, но никого не увидел. Тем не менее, холодок пробежал по его спине. То, что он ничего не смог разглядеть в лесу, настораживало. Верный просто так рычать бы не стал.
– Пойдем отсюда, Егорушка, – прерывающимся голосом попросила Маринка. – Пойдем! Нехорошее это место!
– Пойдем, – согласился Егор.
Он уже было собрался прикрыть дверь, взявшись за неё рукой, но неожиданный шум со стороны леса привлек его внимание. Егор резко обернулся. Нет, слух не обманул его – прямо на опушке леса за кустом орешника стоял огромный бурый медведь. Именно на него и смотрел, не отрываясь Верный.
Это был не просто медведь, которых Егор видел в лесу не раз и не особо их боялся. Это был медведь-шатун, превосходящий размером всех обычно виденных Егором. Но, как показалось Егору, он видел этого зверя раньше. Он помнил эти горящие злобой глаза, эту источающую густую слюну, страшную, с желтыми оскаленными клыками, пасть.
– В пещеру. Быстро, – прошептал Егор еще ничего не понимающей Маринке и, схватив её за руку, силой втащил её в распахнутую дверь, преодолевая сопротивление и не давая опомниться.
– Верный, ко мне, – выкрикнул он, но собака уже неслась в сторону зверя. Вряд ли Верный мог остановить огромного разъяренного медведя, так что время нельзя было тратить даром. Егор, не теряя ни секунды, захлопнул дверь и, быстро оглянувшись, подобрал так удачно лежавший рядом обрубок бруска. Брусок он вложил в проушины двери и, убедившись, что брусок сидит крепко, оглянулся на Маринку. Она, еще не успев ничего понять и прийти в себя от произошедшего, смотрела на Егора испуганным взглядом.
Но сказать Маринке Егор ничего не успел. Снаружи, словно от внезапно надвигающегося урагана, раздался треск и, уже через секунду в запертую дверь ударился кто-то огромный и страшный. Медведь, а это несомненно было он, отмахнувшись от собаки, словно от назойливой мухи, с силой несколько раз ударился в запертую дверь, но она, словно заколдованная, выдержала этот страшный натиск. Полусгнившая и ветхая на вид, на почти сгнивших петлях и запертая только на такой же ветхий брусок, треща и угрожая вот-вот рассыпаться, она выдержала и продолжала стоять на своем месте.
А натиск был действительно страшен. От этого натиска сотрясалась не только дверь, но и все стена, загораживающая проход в шахту. Еще пару раз ударившись о дверь, медведь затих, а потом, спустя всего пару секунд, с новой силой продолжил свое наступление. Он даже просунул лапу в пролом стены и, размахивая ей, пытался достать стоящего почти у самой стены Егора.
Егор не отпрянул от этой лапы с большими черными когтями, а стоя в опасной близости к этим когтям, рассекающим воздух всего в нескольких вершках от его глаз, не отрываясь смотрел на медведя, который был хорошо виден через щели неплотно пригнанных друг к другу досок. Медведь же, делая одну за другой безуспешные попытки проникнуть сквозь эту шаткую преграду, отделяющую его от пары беззащитных людей, так же не отрываясь смотрел на Егора своими красными злобно горящими глазами.
В это время Верный, оглушенный ударом, снова встал на
Перегородка – эта ветхая защита из досок и брусков столь древних и, казалось, непрочных – прогибалась под напором тяжелой туши, но сдерживала яростный натиск. Непонятно как, но эти ветхие на вид доски преграждали путь в пещеру. Они, словно живые, стонали под натиском зверя и с каждым новым ударом стон их становился все громче и громче. Егор, словно околдованный, смотрел, как зверь бьется о перегородку, не в силах оторвать взгляд от этого жуткого зрелища. Он не видел трухи, которая отлетала от перегородки при каждом ударе зверя, не слышал треска досок – он не отрываясь смотрел в горящие злобой и яростью глаза медведя, взгляд которых пронизывал Егора до самой глубины сердца.
Егора словно окутала звенящая тишина и все происходящее замедлилось на столько, что, казалось, ничего не происходит. Щепки и труха, летящая от перегородки, разрушаемой зверем, словно повисли в воздухе. Рычания зверя не было слышно. Сам зверь, казалось, перестал двигаться и только смотрел на Егора своими глазами. Все это продолжалось доли секунды, но Егору показалось, что он смотрит в эти красные глаза уже целую вечность.
Зловонное дыхание медведя жарко обдало Егора и он, завороженный происходящим и наблюдающий за всем в окутавшей его звенящей тишине, но не видящий при этом ничего, пришел в себя и, словно сбросив какую-то пелену, сразу услышал и увидел все происходящее вокруг. Он услышал страшный визг Маринки, услышал рык медведя, треск ломаемой, но все ещё держащейся под напором медведя перегородки. Увидел когти медведя, мелькающие прямо у его лица, и только тогда отпрянул назад, вглубь шахты. Повернувшись к Маринке, Егор схватил её за плечи и, сильно тряхнув, заставил замолчать.
Собравшись, Егор еще раз осмотрелся. Собственно деваться было некуда – выход, прикрытый шаткой и непрочной преградой, был полностью во власти зверя. С другой стороны, зияя устрашающей темнотой, развернулся вход в глубину шахты, давно забытой и обладавшей столь дурною славой, что только совершенно отчаявшийся человек согласился бы пойти туда по собственной воле. Но сейчас был именно такой момент, когда отчаяние, уже пробирающееся колючим холодом в душу Егора, могло заставить его пойти в эту темноту. И со стороны перегородки и со стороны самой шахты Егора и Маринку не ожидало ничего хорошего. Но если за перегородкой погибель была неминуемой, то в шахте их еще могло ждать спасение. Его могло и не быть, этого спасения, но одна только надежда на саму возможность спасения, заставляла выбрать именно этот, пусть и страшный, но единственный путь.
– Нужно идти! – задыхаясь от волнения, выдавил из себя Егор. – Нужно идти!
– Куда?!!! – еще ничего не понимая, но уже начиная приходить в себя, всхлипывая произнесла Маринка.
– В шахту. Только в шахту.
Маринка оглянулась. На какое-то мгновение ужас от всего происходящего, застывший в её глазах, сменился еще более сильным ужасом от самой только мысли шагнуть в темноту, в которой, как она знала, пропали её мать и отец. И она, опять повернувшись к Егору и отрицательно мотнув головой, но с твердостью, которой от неё в такой ситуации нельзя было ожидать, сказала: