Перелетная элита
Шрифт:
Конечно же, я с радостью согласился. Еще бы – работать вместе с Великим Габром! О таком даже не мечталось! Кто не видел легендарную ленту «Коммунист» и не ронял слезы, сострадая заведующему колхозным складом Евгению Урбанскому, застреленному ревнивым кулаком! Все смотрели и все роняли. Ставить будущую картину должен был талантливый Леонид Эйдлин, работавший до того вторым режиссером с Сергеем Юткевичем на фильме «Ленин в Париже». Продолжительная творческая командировка в капстрану и шейный шелковый платок придавали ему европейский вид, но судьба Отечества при этом его искренне волновала, в частности, беспокоило, что в Переделкино, где он с семьей снимал на лето дачу Нади Леже (теперь там Зураб Церетели), перестали ходить молочницы из соседней деревни. Кстати, как-то недавно мне позвонил поэт Евгений
Габрилович сразу предупредил: героем фильма, точнее, героиней будет молодая привлекательная дама. Его вообще в качестве объекта художественного исследования больше интересовали женщины, мужчин он считал слишком простоватыми и малоинтересными для искусства объектами. Нашу героиню изначально должна была играть прогремевшая в фильмах «Карнавал» и «Москва слезам не верит» актриса Ирина Муравьева, по совместительству жена Леонида Эйдлина. Дело в киношном мире обычное. Достаточно вспомнить Орлову и Александрова. Я, кстати, не против семейственности в искусстве, если в брачных объятиях соединяются талантливы люди, а вместе с фамильным сходством и дачей в Мамонтовке дети наследуют еще и дар. Но талант, увы, не передается половым путем ни супругу в постели, ни младенцу в утробе. Творец распоряжается своими «искрами божьими» наподобие лотерейных выигрышей. Но об этом как-то подзабыли, и нынешнее российское искусство напоминает мне санаторий, где природа отдыхает на потомках. Бывают, конечно, исключения, но они редки, как уссурийские тигры.
Итак, я купил путевку в ДВК, и мы сели за работу. Господи, что за жизнь! Отменное питание, прогулки по цветущим аллеям, а вечерами показывают недублированные западные фильмы или отечественные ленты «с полки» – из спецхрана Госкино. Сюжет сложился быстро. Мы попросту взяли его из жизни, тогда, действительно, во власть стали двигать новых людей, чем-то себя проявивших. Вспомните хотя бы мои два с половиной писательских секретарства. Впрочем, подобные коллизии и ранее были типичны для «производственного» ответвления нашей литературы. На эту тему писали и снимали многие, но безусловным лидером был драматург Александр Гельман, умевший неприязнь к социализму облечь в остросюжетную борьбу за чистоту идеалов, овеянных вдумчивым советским оптимизмом. Платили, кстати, за это хорошо. Надо заметить, ВКП(б) – КПСС любила советоваться с творческой прослойкой о видах на урожай и путях развития бесклассового общества. А вот тех, кто затеял шоковые реформы в 1990-е, мнение простонародья, включая литераторов, вообще не интересовало. Эпохе первичного капиталистического хапка художественные подтексты с двойными кодами оказались без надобности, и автор «Премии» исчез из искусства, оставив нам в отместку сына – галериста Марата Гельмана.
Но вернемся на Нежинскую улицу, в нашу творческую лабораторию. Сюжет придумался вот какой: молодая бодрая «энтээровка» Лиза Мельникова после яркой речи на каком-то партийном слете замечена и взята на работу в райком партии. Новый первый секретарь Борисов хочет резко обновить и ускорить жизнь вверенного ему участка действительности, он научно грезит и собирает свою команду. Лиза – дама бескомпромиссная, едва освоив азы аппаратной работы, она бросается в бой. Страсти вскипают вокруг конфликта директора вычислительного центра «Алгоритм» опытного Пыжова с неуживчивым новатором и правдолюбом Калюжным. Новые сослуживцы Лизы уговаривают ее не лезть в чужой монастырь, ругают, называют «неуправляемой», но она лезет и срывает прием в партию Луковникова – любимца Пыжова. Нет, никакого намека на нетрадиционное соратничество пожилого руководителя и молодого выдвиженца не было, и быть не могло. Эта тема пришла в искусство позже. Параллельно разворачивался непростой роман героини с театральным режиссером Лехой. Замечено: чем слабее мужчина в творчестве, тем любвеобильнее. В моем поколении лучше всех умели разговор о поэзии с пытливой девушкой перенести из библиотеки в постель графоманы. Лиза уходит от мужа Коли, который может осчастливить
Работали мы дружно. Великий Габр мягко осаживал меня, когда я в бытописательском восторге стремился засунуть в сценарий сведения про то, где у секретаря райкома на столе лежат скрепки, а где чистые бланки. Он, как котенка, тыкал меня носом в общечеловеческие ценности: любовь, зависть, ненависть, предательство… Это – главное. А скрепки? Может, их лет через двадцать и вообще не будет. Он учил во всем, даже в производственном конфликте ударника с бракоделом, искать и находить вечные противоречия бытия. Будущий постановщик Леонид Эйдлин следил за сложением сюжета ревниво и придирчиво, как новосел – за строительством дома, где предстоит жить. Услыхав от меня какую-то деталь или аппаратную присказку, вроде: «по белой нитке ходишь!» – он вскакивал, мечтательно закатывал свои левантийские глаза и восклицал:
– Я знаю, кто это может сыграть!
– Кто? – меня охватывали безумные мечты. – Евстигнеев? Бурков? Леонов? Смоктуновский?
– Не-ет! У меня есть в Кимрах знакомый клоун! Гений!
Иногда, если взглянуть со стороны, мы напоминали трехструйный фонтан. Надо ли объяснять, что струи были разной силы и дальнобойности. В Габре (а было ему уже хорошо за восемьдесят) обнаружилось очень своеобразное смешение патриархальной мудрости и забавной старческой забывчивости.
– Ребята («ребята» – я и Эйдлин), запомните, Лиза – хорошенькая и очень модная. Собираясь на свидание, она чистит зубным порошком свои тапочки и вертится перед зеркалом!
– Евгений Иосифович! Какие тапочки? Какой порошок! У нас же не послевоенная Москва!
– Ах, да… Разумеется. Но все равно она модница! Пусть что-нибудь чистит… И перед зеркалом крутится…
– И говорит пусть побольше! Она у нас мало говорит! – добавлял будущий постановщик. – Юра, надо придумать ей словечки, чтобы народ подхватил!
И рассказывал, как Ирина Муравьева прямо на съемочной площадке изобрела замечательную фразу, которой не было в сценарии фильма «Москва слезам не верит»: «Не учи меня жить – лучше помоги материально!»
Получив вводные, я удалялся в свой номер и утром приносил несколько страничек, нащелканных на машинке, читал вслух, волнуясь и томясь комплексом подмастерья. Габрилович слушал без выражения, пожевывая синеватыми губами и вздыхая. На лице Леонида мелькали зарницы будущих режиссерских открытий.
– Хорошая сцена в столовой, – кивал мэтр. – А с кем это там Лиза говорит?
– С Бурминовым.
– А кто у нас Бурминов?
– Старый коммунист.
– Очень хорошо!
– Я возьму Вельяминова! – загорался Эйдлин.
– Погодите! Нашей Лизе нужна подруга. Эдакая оторва…
– Зачем? Муравьевой и так нечего играть! – трагически бурчал постановщик, знаменитую жену он называл исключительно по фамилии.
– Юрочка, к завтрашнему дню придумайте нам подругу. А чем руководит этот, как его?..
– Пыжов?
– Да, Пыжов… Надо что-нибудь очень современное.
– Может, электронно-вычислительный центр?
– Изумительно! Пусть кто-то ведет Лизу и рассказывает, как на экскурсии.
– Подруга! Она как раз работает там программистом! – импровизировал я.
– Великолепно!
– Муравьевой нечего играть!
Сочиняемая история поначалу напоминала типичный производственный эпос. Имелся резонер из старых большевиков, говоривший правильные вещи: «Что такое прием в партию? Ювелирное дело! Основа основ, первый вопрос! Из-за него ведь и расплевались большевики с меньшевиками в одна тысяча девятьсот третьем году… А теперь очередь в партию, как за водкой! Я бы посмотрел на эти очереди, когда кулачье с обрезами шастало или Деникин к Москве шел…» Сегодня эта тоска по бескомпромиссным большевицким временам кажется нелепостью. Но думаю, никто не будет спорить с тем, что у ВКП(б) – КПСС был свой героический период, а лишь потом настала пора удовлетворения растущих потребностей, отсюда мощное наследие советской власти, которое все никак не проедим. Проблема наших современных партий в том, что у них никогда не было никакого героического периода, если не считать поедания бесплатных бутербродов в «живом кольце» у Белого дома. Все нынешние партии начали с удовлетворения растущих потребностей.