Переломы
Шрифт:
И вдруг, внезапно…
Газета «Уэст-Франс» от 8 мая 2004 года.
Сердце начинает биться быстрее. В висках стучит. Все расплывается перед глазами.
Люк подносит газету поближе к лампе. Фотография. Мужчина повернулся к объективу примерно на три четверти. Глаза. Рот. Это он. Люк готов руку дать на отсечение, что на снимке изображен тот же человек, который лежит в палате А11.
Он переводит дух и начинает читать гнусную статью…
Заголовок: «Жандарм-лихач оставлен на свободе на время расследования».
Затем следует сам текст:
Жандарму,
Прокуратура потребовала поместить жандарма под стражу, указывая на «масштаб трагедии» и на тот факт, что характер происшествия, на которое выезжал жандарм, «не вынуждал его к действиям, создающим риск для граждан».
Однако требование прокуратуры не было удовлетворено.
Было назначено расследование по поводу непредумышленного убийства при отягчающих обстоятельствах. Прокурор указал на два подобных обстоятельства: «превышение скорости и проезд на красный сигнал светофора». Обвиняемому грозит максимальное наказание в виде семи лет лишения свободы.
У Люка пересыхает в горле, ему трудно глотать, рот словно наполнен гравием. Он читает, перечитывает, листает, но никак не может найти имя жандарма. Теперь он выбирает из груды газет все выпуски «Уэст-Франс» за 2004 год. Из них он откладывает одну газету, потом вторую, третью… Даты позволяют проследить за ходом расследования.
Газета за 4 мая, то есть вышедшая четырьмя днями раньше, потрясает его. Третья страница. На земле — сломанный велосипед. Кажется, что колесо еще крутится. Сразу за велосипедом — полицейская машина. Зеваки. Никаких следов жандарма, имя не указано. В центре внимания — девочка. Ее интересы, учеба в школе, несостоявшаяся молодая жизнь. Журналистов так и тянет копаться в мрачных подробностях. Они обожают сенсации, Люк это знает лучше, чем кто бы то ни было.
Он массирует виски, старается сосредоточиться на своей задаче. Берет другие газеты, находит начало, продолжение, завершение процесса над жандармом-кататоником. Имя по-прежнему не упоминается, неизменный «жандарм, отданный под суд за…».
Последняя из отобранных газет. Последняя статья. Приговор оглашен.
Облегчение.
Родители девочки громко протестуют. Их никто не слышит.
И наконец в поле его зрения попадает имя.
Но не имя кататоника. Имя отца маленькой жертвы. Поль Бланшар. Директор супермаркета, живущий в городке недалеко от Нанта.
Господи, Бланшар. Имя, которое назвала ему Жюли за тарелкой спагетти. Единственное слово, произнесенное кататоником…
Люк бросается к компьютеру, выходит в интернет, включает поисковую систему, ищет в телефонных справочниках, каталогах, находит адрес Бланшара, но номер телефона не указан. Скорее всего, стационарного телефона у него нет.
— Черт возьми!
У Люка нет выбора.
Ведь то, о чем он думает, просто немыслимо.
До Нанта шестьсот километров. Шестьсот километров, чтобы решить, должен ли он совершить два самых ужасных преступления. Отказаться от одного больного. И убить другого.
Когда он выходит и исчезает в темноте, Доротея, наблюдавшая за ним через окно, обходит дом сзади и тянет на себя застекленную дверь. Попасть в дом к Люку проще простого.
«Что же ты скрываешь, доктор Люк Грэхем? — думает она. — Что ты замышляешь глубокой ночью?»
Она подходит к коробкам, ее бросает в пот. Она нагибается и берет в руки газету, в которой рассказывается о происшествии с жандармом. Подчеркнуты заголовок, название города. Имена… Поль и Лоранс Бланшар. Фотография улыбающегося мужчины, выходящего из здания суда. Она его не знает.
Молодая женщина заглядывает в другие коробки. Сообщения о других происшествиях.
«Какое отношение все это имеет к моей сестре? В какие игры ты играешь, Грэхем?»
Нахмурившись, она нагибается и подбирает еще одну вырезку. Фотография разбитой машины. Семья Грэхема, уничтоженная дорожной аварией…
«Так, значит, вот в чем дело, вот откуда это одиночество, эта окружающая тебя трагедия… Это наваждение, все эти статьи — отголоски твоей собственной истории…»
Доротея чувствует себя неловко; она кладет все на место и тихонько уходит.
27
Жюли с чашкой кофе в руке нервно мечется по холлу клиники Фрейра. Она смотрит на часы. Почти половина одиннадцатого. Звонит ее мобильный.
— Алло!
Голос звучит сухо. После тяжелой ночи у нее отвратительное настроение. Есть все основания опасаться, что день будет особенно бестолковым и трудным.
— Здравствуйте, Жюли. Это Люк.
Жюли чувствует, как к горлу подступает какой-то комок.
— Доброе утро.
— Я только что говорил с Капланом. Тест с ривотрилом переносится на завтра.
Жюли слышит в трубке шум автомобильного мотора.
— На завтра? Но почему?
— Тут ночью на меня свалились серьезные семейные проблемы.
— Мне очень жаль, но вы могли бы предупредить меня раньше. Я тут уже почти два часа торчу.
— Завтра утром, ладно? В любом случае торопиться незачем, с больным все в порядке. Он получает внутривенное питание и гидратацию. Каплан всем займется.
— А никто другой не может провести тест?
— Это мой больной, Жюли…
Она сжимает зубы.
— Хорошо.
Пауза.
— Жюли… Я хотел бы извиниться за вчерашнее. Но… Мне это трудно.
— Что именно вам трудно?
— Трудно, и все тут… Берегите себя, Жюли…
Он отключается. Жюли, испытывая легкую досаду, идет к палате A11, в ушах у нее еще звучит голос Люка. «Берегите себя…»
Жером Каплан отворачивается от кататоника.
И идет к ней.
— Люк перенес на завтра, — говорит он.
— Я знаю.