Переодетый генерал
Шрифт:
Пульсация энергетического гиганта — Куйбышевской гидростанции — ощущалась даже за сто с лишним километров ниже Жигулевских гор, по течению. Разительно вела себя Волга в этих местах накануне описываемых событий — зимой 1957/58 года. Даже бывалые старожилы, повидавшие много неожиданных капризов великой русской реки, такого, как было у Куйбышева в ту зиму, не припомнят. Волга давно стала в верховьях. Уже ощетинилось ледяными торосами и застыло новое Куйбышевское море, но ниже плотины, вопреки всем срокам, даже и в конце января могучая река по-прежнему несла свои черные, как деготь, воды.
Волга окутывалась седыми космами, когда на гористом правом берегу, вдоль которого на тридцать пять километров протянулся старинный торгово-промышленный
Только к февралю стал низовой лед. А через два месяца Волга вскрылась. Но не так, как привыкли к этому старожилы: ни оглушительной ледовой перестрелки, ни грандиозных заторов. Лед просто приподнялся и смирно уплыл, как бурлацкие плоты, снятые с якорей. А в действительности ледостав просто подняли поворотом рычага там, у Жигулей, и плавно пустили вниз, по славно поработавшим усталым водам великой реки. Построенная у Жигулей гидростанция уже с осени 1957 года трудилась на полную мощь всех двадцати своих агрегатов. Это она командовала ледоставом и ледоходом на Волге…
Собственно говоря, официальное открытие гидростанции вполне могло состояться еще в ноябре предыдущего 1957 года. Тогда тоже намечались подобного размаха торжества, включая приезд Н.С.Хрущева. Первый человек государства должен был собственноручно перерезать символическую ленточку на одном из агрегатов, что означало бы ввод в строй крупнейшей в мире ГЭС.
Ажиотаж подготовки и ожидания тогда тоже достиг пика. На срочное благоустройство областного центра и ближайшей гидростроевской округи были брошены шальные миллионы. На въезде в город, как водится, ломали и закрывали заборами ветхие домишки. Облюбованные улицы асфальтировали прямо по осенней слякоти, в лужи, в рытвины, без грунтовки (лишь бы продержалось!). В некоторых деревнях, что по дороге на ГЭС, на крайних крестьянских избах сдирали с крыш солому и крыли черепицу, ничего не объясняя радостно-растерянным хозяевам. И повсюду белили и красили, малевали, латали все, что только можно. В ту пору ходил местный анекдот: «Как узнают самарца в Москве? Очень просто: если весь, как маляр, в краске и белилах, глаза на лбу, а в зубах гвозди — значит, из Куйбышева…»
В довершение потемкинского ража разом опустели полки продуктовых магазинов. Кроме сиротливых буханок хлеба, не было ничего — ни сахара, ни мяса, ни селедки, ни сливочного масла. Чтобы затем с приездом главного лица, как скатерть- самобранку, развернуть на прилавках и явить миру почти коммунистическое изобилие.
В гостиницах города проводилось спешное выселение. В гулких коридорах нашей многоэтажной гостиницы «Ленинградская» два месяца одиноко, как призраки, слонялись только мы с женой, которых некуда было вытряхнуть, да еще пара-тройка ответственных товарищей в пижамах, коротавших время в ожидании празднеств. Даже почтенного московского репортера Евгения Ивановича Рябчикова, автора детской книжки о прославленном довоенном дальневосточном пограничнике Карацупе и его верной сторожевой овчарке, вызванного для переиздания книжки в местном издательстве, удалось пристроить с великими трудами, с помощью липового командировочного удостоверения.
Из редакции ко мне на подмогу тогда тоже приезжал соавтор — хотя, правда, и меньшего ранга, — столичный журналист Ваграм Захарович Апресян. И мы совместно подготовили и даже напечатали в «Литературной газете» очерк-увертюру «Огни Жигулей», кончавшуюся словами: «…как же не радоваться, как не ликовать при виде электрического солнца в Жигулях!»
Но официально взойти этому солнцу в ту осень так и не привелось. Другие занятия задержали
Вообще начальные годы хрущевской «оттепели» — время, полное всяческих вывертов и чудес.
Достаточно представить одну только фигуру — начальника «Куйбышевгидростроя» Ивана Васильевича Комзина, с которым ближе других сошелся П.П.Вершигора. Что за поразительный это был человек! Ненаписанная книга!
Как сейчас слышу его раскатистый бас. Нередко по какой-нибудь, чаще торжественной, надобности приходилось брать у него очередное телефонное интервью для «Литературной газеты». «Пишите! — не откладывая дело в долгий ящик, распоряжался он на том конце телефонного провода. — Мы, инженеры-строители, приветствуем вас, инженеры человеческих душ…» И пошло-поехало. Иван Васильевич без запинки произносил почти все, что от него требовалось. Сыпал цифрами, фактами. Умел ввернуть производственный анекдот, пару последних интересных происшествий, ловко их изукрасив. И все это споро, гладко, точно, в лад. Говорил, будто пел. Править его почти не приходилось.
Человек это был разносторонне одаренный. Волжский богатырь, средних лет, что называется косая сажень в плечах, носивший хорошие костюмы, на которого заглядывались женщины и который сам многих из них мимо себя не пропускал. В этом смысле о нем не без оснований шутили, что он был «отец для своих подчиненных». Но и работать он тоже умел.
«Куйбышевгидрострой» — строительный колосс. Силами треста и сотрудничавших с ним бессчетных субподрядчиков организовывалось «великое переселение» со дна будущего моря. Возводилась шестикилометровая плотина, перегородившая Волгу. Сооружалась сама гидростанция вместе с разбегавшимися по-паучьи во все стороны на многие сотни километров линиями высоковольтных энергопередач… Но и не только это. «Куйбышевгидрострой» заложил основу нового экономического района, жизнь которому давала гидростанция. Поднимались коробки завода синтетического каучука, а рядом отпочковывались уже и другие предприятия — подоснова и фундамент будущего волжского автомобильного гиганта — ВАЗа с его знаменитыми «Жигулями» в городе-двойнике ушедшего под воду Ставрополя (позже — Тольятти)… И все ведь это тоже по первости обмозговывал, зачинал и двигал он, Иван Васильевич Комзин.
И тот же Комзин, между прочим, построил многокилометровую подвесную канатную дорогу над Куйбышевским морем — дорогую и никому не нужную. Да вдобавок еще и бахвалился ею:
— Такое встретишь только у нас! И нигде больше на всем земном шаре! Ни в какой там Америке! — изрекал он. — Техническая скорая помощь, в любую бурю и непогоду! А красиво ведь — не правда ли?! Вверху — железная черная птица, вон она, порхает, летит, а внизу — водяная пропасть! Сплошная стихия! — Примерно так внушал Комзин толпившимся вокруг журналистам.
Но груженые вагонетки по натянутым стальным канатам проскользили над морем недолго. Да и тогда, кажется, только для кадров кинохроники и для форса перед приезжими делегациями. Никакой производственной надобности в подвесной дороге не было. Гораздо верней и проще грузы можно было перевозить по не столь уж отдаленной плотине. Между тем в распыл пошли миллионы. Начальник стройки обожал подобные трюки и театральные эффекты.
Старинный городок Ставрополь-на-Волге (еще задолго до моего собкоровского назначения в июне 1957 года), как и многие селения, попавшие в ложе будущего моря, был перенесен, а точнее, сломан, разобран и сожжен безжалостно. Когда я впервые приехал на ГЭС, там кое-где еще встречались остаточные охраняемые зоны. В строительстве мировой гидростанции участвовали заключенные, правда, к 1957 году лишь бытовики со сроками до пяти лет. Но раньше были и другие. Сам главный строитель в прежние времена якобы одновременно даже имел звание генерала МВД.