Перепелка — птица полевая
Шрифт:
— Ой, Миколь, не вводи меня в грех! — улыбнулась женщина. — И так сна нет. Может, и убежала бы, да с кем?
— Да хоть со мной! — на губах Миколя заиграла хитрая улыбка.
— С тобой… — покачала головой Роза.
— Ты свободный человек, Миколь Никитич. А я… замужняя. Какой-никакой муж все-таки есть. Но все равно приятно слышать твои слова. Очень приятно. Э-э, что говорю, — загрустила Роза. — Пойду, пожалуй…
Миколь помог ей приподнять на плечи коромысло, сам схватил за локоть и не выпускал.
— Постой,
Женщина опустила голову. Потом будто из сердца вырвалось что-то легкое, и она, не стесняясь, призналась:
— Встретилась бы. Не буду скрывать, нравишься ты мне, Миколь Никитич. — Роза посмотрела ему прямо в глаза.
— Тогда через полчаса жду тебя около того навеса, — Нарваткин махнул рукой в сторону Суры.
— Завтра, Миколь, не сегодня. Завтра в это же время, — зашептала Роза.
— Не обманешь?
Женщина ушла молча, будто в рот воды набрала.
Сарай стоял около реки. Когда-то там держали овец. Теперь зимой Варакин Федор укладывает сено. В сарае и сейчас клевер. Полностью не скормили скотине, и Федор оставил его на следующий год. У сарая рос вяз. Хмелем завитые кривые ветви так загородили дверь, что еле зайдешь. Да и кому придет желание лезть туда? Только влюбленным…
Именно щемящая душу любовь и торопила Розу Рузавину. Боялась, что увидят люди, по селу сплетни пойдут, но сама все-таки шла. Пусть ночью тропа еле заметна, женщине казалось, что она видит на ней каждый бугорок, словно путь освещало пламя любви. Дошла до сарая, спряталась под вязом и стала боязливо ждать. Муж ее, Трофим, рыбу ловил на Суре, а она…
От ветра вяз похрустывал. Рядом река гоняла густую пену, играя в последние весенние забавы. Потом лето начнется, и река утихнет.
На том берегу шуршали ивы. Женщине чудилось, что это кто-то шепчет о ней.
Вдали слышались тихие раскаты грома. Вблизи, за огородом, послышались шаги. Сердце у Розы затрепетало пойманной птицей. Миколь!
Это на самом деле был он. Увидел Розу под деревом, зашептал:
— Немного задержался, прости… Думал, не придешь. — Посмотрел на небо — там овечьим стадом плыли густые облака. Грустные, взлохмаченные. Трофим обнял женщину — та даже «ойкнуть» не успела. Потом тронул ветку вяза — из-под навеса потянуло запахом прелой травы.
— Нет, нет, туда нам незачем, — попятилась Роза.
— Что, под вязом будем стоять, у людей на виду? — Нарваткин не стал тянуть время, взял женщину на руки. Та молча обвила его шею, будто боялась упасть.
В сарае нечем было дышать. Сверкнула молния. Дождь, кажется, был еще вдалеке.
Обнаженные груди Розы страстно манили к себе. Тело то и дело извивалось испуганной ящерицей. Льняные волосы женщины разметались по всему плащу, который Миколь успел постелить на сено. Роза сладко
— Эка, какая ты сладкая… Чудо моё! Нилезь нилевлитинь!20
С дырявой крыши на горящие, как огонь, лица нервно стремились сладкие капли дождя. Казалось, что они остановили время, превращая его в только им, двоим, подаренную вечность. Кроме себя они ничего не чувствовали.
Вскоре дождь перестал, с ближнего луга подуло прохладой.
— Совсем я пропала и тебя, Трофим, боюсь, опозорю, — начала каяться Роза. А сама нежно уткнулась в его грудь.
— Как сильно твое сердце бьется! В селе даже услышат!
— Мне хоть вся Москва знает! Люблю я тебя! Люблю!
— Ой, мать-кормилица, пусть уж только для меня сердце бьется. Дойдет до Трофима — убьет…
— Не бойся. Сейчас мы с тобой вдвоем, — зубы Миколя желтели в темноте золотом. Голос шершавил, будто камнем протерт.
Лежа на плаще, он смотрел на высокий потолок, через большую щель которого виднелась луна, похожая на сломанный пополам пирог.
— Скажи, за что меня любишь?
— Не знаю, Роза, не знаю, моя перепелочка. Такое чувство у меня впервые.
— А если что-нибудь случится, тогда что?
— И тогда буду с тобой…
«А я, дуреха, еще на судьбу жалуюсь. Ох, какая я счастливая!» — радовалась женщина.
Схватила снятую кофту, протерла потное лицо…
Миколь поднял кудрявую голову и неожиданно спросил:
— Это мы ради утехи встретились или на полном серьезе?
— Как скажешь, так и будет… — Роза вновь прижалась к Рузавину.
Небо уже совсем прояснилось, в сосняке плакала кукушка. Кто ей сделал больно, по ком страдает?
Ловить рыбу Трофим любил больше себя. А вот кого любит Роза, об этом он не знал. И знать не надо. Сам виноват: на рыбалку жену променял.
Даже не видит, что кроме Миколя, на Розу и другие заглядывались. Вон Бодонь Илько каждый день ездит в поле на машине, чтобы с ней переглянуться. Однажды с ним приезжал и Рузавин. Все шутил, на Розу и не смотрел даже. Женские глаза хочет обмануть. А зря! У них взгляд порой как у колдуньи. Вчера Казань Зина недаром бросила Розе:
— Ты, подружка, счастье других не топчи. У меня зубы острые, могут в горло вцепиться!
Хоть Роза не из пугливых, но проглотила это. Потом уж, возвращаясь домой, когда с Зиной остались вдвоем, сказала ей:
— Мои зубы тоже не тупые, знай об этом. — И отошла.
Сейчас вот, в позднюю ночь, Роза думала об этом и вязала чулки. На коленях зайчонком крутился клубок. Перебирая спицами, Роза вспоминала о делах, о женской болтовне в поле. И о чем бы не думала, встреча с Миколем стояла перед глазами. Всем сердцем чувствовала, что с ним они связаны тайными узами.