Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1
Шрифт:
Большое спасибо за деньги, я их получил, и для меня сейчас это очень своевременно.
Я работаю и начинаю входить в курс здешней жизни. Никакой тоски, тем более ностальгии, которой мы так остерегаемся в Москве, пока и в помине нет. Здесь так много интересного, что совсем не до ностальгии. Открылся новый музей Modern Art. Там есть и русский авангард 20-х годов. В том числе (временно) из запасов Третьяковки. Надо жить во Франции, чтобы иметь возможность увидеть то, что прячется в России.
С грустью узналось, что вы скоро покидаете Москву. Я понимаю необходимость и неизбежность этого, но всё-таки Ваше отсутствие там будет невосполнимо. Ваш дом, Ваша коллекция были как оазис среди пустыни.
Я всё-таки верю, что всё, что там сейчас происходит, когда-нибудь кончится. Тогда будет всё по-другому, Ваши труды не
Щенников – Шелковскому 03.77
Игорь, здравствуй. Совсем отчаялся дописаться до тебя по почте. Три письма в ответ на № 8 ушли без ответа от тебя. У меня началась война с ГБ. Увезли меня на машине в лес и требовали работать на них. Я отказался. Тогда «объявили войну», мне грозили, говорили, что «пожалею очень». И вот уж после этого ничего не осталось, как попросить вызов из-за границы. Даже несмотря на реакцию матери. А тут ещё и Серёжу [Есаяна] проводили. Состояние было ужасное. Оно и сейчас не лучше. Что делать? Как быть с матерью? А как быть с отъездом? Да и что ждёт нас там? Белле – 50. Игорю – 15. Да и потяну ли в тех условиях за троих? Даже ехать куда, и то не решили. То ли Израиль, то ли Штаты, или Франция, или Австрия, наконец? Я, кроме польского, не знаю никакого, Игорь да Белла немного английский. Вот и всё. А при моём комплексе совсем уж кажусь беспомощным. Но и здесь всё уж невмоготу. Кошмар сплошной. Что ты можешь нам посоветовать? <…>
Милый Игорёк! Я не ждала, что Алик напишет такое отчаянное письмо. Вообще-то он держится бодро, даже сделал довольно много интересных работ – графики. Он просил Алика С. [Сидорова] их сфотографировать и послать тебе, но, видимо, как-то это всё пропало. У нас теперь на улице [М. Грузинская, 28 – Горком графиков] часто выставляют – была интересная выставка «20» 25 – ты о них, может быть, слышал. Перед этим была выставка графики, и на неё взяли три Аликовых работы. Вообще, интерес к этим выставкам огромен – часами стоят на холоде, почти без надежды попасть. Я тоже выставляюсь среди художников-педагогов во Дворце, но, разумеется, это не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит на Западе. Там наша стряпня может показаться устарелой и смешной. Недавно на Кузнецком была выставка Романовской, её мужа, и вообще «левого МОСХа». Интерес к выставке тоже был большой, но, к сожалению, много дряни нанесли в книгу отзывов. <…>
25
«Двадцать московских художников» («Двадцатка», «20»; 1978–1988) – группа московских художников. Лидер группы – Корюн Нагапетян. В первый состав «Двадцатки» вошли: С. Блезе, В. Глухов, Д. Гордеев, Т. Глытнева, В. Линицкий, А. Лепин, К. Нагапетян, В. Провоторов, Владимир Петров-Гладкий (ст.), Вячеслав Петров-Гладкий (мл.), Н. Румянцев, И. Снегур, М. Стерлигова, В. Савельев, Н. Смирнов, С. Симаков, В. Скобелев, В. Сазонов, А. Туманов, С. Шаров. Всего состоялось десять выставок.
Пиши. Ты знаешь, что для нас вести от тебя. Целую. Белла.
Шелковский – Орловым 03.04.77
Дорогой мой Боря! Дорогая Люся! Здравствуйте!
<…> Итак, Боря, отвечаю на твои вопросы. Я не считаю ошибкой всё то, что я делал в Москве в последние годы. Приехав в Париж, я не почувствовал никакой художественной неполноценности, хотя я ставлю это не в заслугу себе, а в вину Парижу. Больше того, все мои последние работы (в фотографиях) здесь никому не нравятся, и это меня радует.
(А как иначе: прибежал, увидел – все бегут в другую сторону; скорее догонять, что ли?)
Наверное, Париж в принципе тоже провинциален сейчас. Но здесь есть неимоверное разнообразие, всё открыто, доступно. И самое главное – здесь другой строй и совсем другое отношение к художникам. В Москве каждый из нас как закупоренный, мы почти не знаем, что делается рядом. Какое уж тут самосознание. Наверное, искусство – это всё вместе, в совокупности, все направления. Каждое направление как ветка на дереве. Они и должны быть направлены в разные стороны и противоположные друг другу, иначе дерево было бы однобоким. А так
Боря. Я не теряю внутреннюю связь ни с кем из вас. Мне непонятно, почему Слава [Лебедев] не ответил на моё письмо. Ты мне обещал прислать фотографии. Где ж они?
Ещё один ответ на твой вопрос. Ты спрашиваешь, как выглядят русские на фоне западного искусства (на выставках нонконформистов). Провинциально, запоздало и бедновато. Работы старые, далеко не лучшие, в основном социально-критического направления, современные передвижники. В то же время, если бы собрать действительно всё лучшее, что есть сейчас в Москве, – прозвучало бы, и очень.
В Москве мы все работаем как любители, для себя. Сделал одну картинку – показал друзьям, любуюсь сам. Зачем делать вторую такую же. А здесь всё, что делает художник, сразу же покупается, уходит от него, он остаётся ни с чем. Надо делать новое. Поэтому художники делают здесь в 50 раз больше, чем в Москве. А поскольку даже при повторении одной и той же идеи что-то меняется, то художник обогащается находками. Развивается.
Польза от знания языка: прочитал высказывание Пикабиа: чтобы идеи были чистыми, их нужно менять, как рубашки.
Живу я здесь так же, как в Москве, примерно с тем же распорядком дня. Встаю, пью чай и т. д. Пока более стеснённо. Пишите мне обо всём, что происходит, что сделали. Я уже несколько месяцев не получал ничьих писем, только Лёнины. Все ли мои открытки получил? Будьте счастливы, обнимаю вас, Игорь.
Косолапов – Шелковскому 06.04.77
Здравствуй, дорогой Игорь!
<…> Проблемы с мастерской, материалами сложны. Я понимаю. Но постепенно, не сразу, наладится, и я тому вещественный пример. У нас всё хорошо. Много работаем. Мастерская постепенно образуется, и сейчас я уже по инструментам богаче, чем когда-либо был. Всё придёт. Сейчас делаю ряд композиций – увеличиваю эскизы. Материалы: дерево, гипс. Возможно, это промежуточные материалы. Но в гипсе мне работать легче – его можно обрабатывать на всех стадиях и легче набирать из него объёмы. Подрабатываю сейчас у Эрнста Неизвестного, который делает огромные статуи. Для меня это приятно, т. к. любую профессиональную работу люблю. Вот и все наши новости. Получили из Москвы много писем от ребят.
Настроение паршивое. Там, в Москве, как мне представляется, бегство повальное. Давят всё сильнее. Лёнька Соков хочет уехать, но проблема с вызовами. Все мои усилия без результата.
Ну, вот и всё, Игорь! Большой поклон тебе от Люды. Ещё раз от всей души поздравляем тебя.
Твои Люда, Саша
Соков – Шелковскому 28.04.77
Дорогой Игорь!
Я давно ответил на твою открытку и, не дождавшись твоего письма, не знаю превратности ли почты или твоя занятость тому виной, решил написать ещё письмо. От Саши Косолапова получил письмо, он пишет, что у тебя дела идут хорошо и что у тебя купили работу. Поверь мне, что я очень рад за тебя. Для нас-то давно было ясно, кто из себя что представляет, но когда видишь, как это претворяется в жизнь, то это вдвойне приятно. Ведь много дерьма в том же Париже плавает, и их покупают, и они в фаворе – но это же ничего не значит, когда видишь их работы. Поэтому радуюсь за тебя искренне.
У нас застой в выставочной деятельности. Люди, которые раньше надеялись найти выход через это, теперь отчаялись, видя тщетность этих попыток. Многие собираются ехать, и дела их в большей или меньшей степени продвинуты в этом направлении.
Я смотрю – наша выставка была очень своевременной и удачной. Делаются и сейчас выставки, но они гораздо слабее по идеям и очень уж провинциальны.
Мои дела по-старому. Иногда находит дикое отчаянье. Я предпринимал всё, что мог. Сейчас думаю искать какой-нибудь радикально другой способ. Ждать – это тоже не позиция. Можно прождать всю жизнь.