Переплет 13
Шрифт:
Чертов Гибси.
Покачав головой, я опустился на скамейку и схватил пакет со льдом.
Обернув вокруг него старую футболку, я освободил полотенце и сделал именно то, что было указано в записке.
Когда я закончил с прикладыванием льда на яйца, потратил время на то, чтобы оценить несколько своих долгосрочных травм, самой тревожной из которых был зловещий шрам на внутренней стороне паха.
Кожа была горячей, зудящей, опухшей и чертовски отвратительной на вид.
Игра с травмой была обычной действительностью для парня
Провести четыре дня на спине в больнице, корчась в агонии и подхватив инфекцию было достаточно плохо, но последние три недели послеоперационной реабилитации были настоящей гребаной пыткой.
По словам лечащего врача, мое тело хорошо заживало, и он разрешил мне играть — в основном потому, что я врал сквозь зубы, — но синяки и изменения цвета на моих бедрах и вокруг были явными.
Мне также было чертовски больно там, внизу.
Член, яйца, пах, бедра.
Каждая часть меня болела.
Все это чертово время.
Я не был уверен, болят ли мои яйца больше от травмы или от необходимости разрядки.
Кроме моих родителей и тренеров, Гибси был единственным, кто знал подробности моей операции — отсюда и пакет со льдом.
Он был моим лучшим другом с тех пор, как переехал в Корк. Несмотря на то, что он был переростком блондином-недоумком со склонностью попадать к гребаным школьным администраторам и способностью сводить меня с ума своим пресыщенным отношением, я знал, что могу доверять ему и он прикроет мою спину.
Единственная причина, по которой я рассказал ему, это то, что он мог держать все при себе. Обычно я оставлял такое дерьмо при себе.
Делиться подробностями травмы было опасным ходом и верным способом сделать это мишенью для команд-противников.
Кроме того, это было неловко.
Я был уверенным в себе человеком по натуре, но ходить с вышедшим из строя членом — без видимой развязки — означало, что моя самооценка пострадала.
За последний месяц мои яйца трогали и тыкали пальцем больше людей, чем я мог вспомнить, без шуток.
Поднять его после операции не было для меня проблемой; у меня была проблема с ужасной, жгучей болью, которая сопровождалась эрекцией.
Эта конкретная информация, которую я усвоил тяжелым путем после дерьмового порно-марафона в одну субботу, привела к неловкой поездке в отделение неотложной помощи.
Это была ночь Святого Стефана, через десять дней после операции, и я весь день предавался жалости к себе, получая бесчисленные сообщения от парней, спрашивающих меня, пойду ли я в паб, поэтому, когда я лег спать той ночью, включил порно, чтобы поднять себе настроение.
В ту минуту, когда сиськи актрисы были обнажены, мой член привлек к себе внимание.
Чувствуя небольшой дискомфорт, который был омрачен осознанием того, что у меня все еще есть рабочий член, я погладил себя, стараясь избегать швов в паху.
Две
Мои яйца напряглись, как всегда, когда кровь приливала к головке моего пениса, но мышцы бедер и паха начали сокращаться и спазмироваться — не в хорошем смысле.
Жгучая боль, пронзившая мое тело, была настолько сильной, что я закричал от боли, прежде чем меня бесцеремонно вырвало на простыни.
Боль не была похожа на что-нибудь, что я когда — либо испытывал раньше.
Единственный способ, которым я мог описать случившееся, сказать, что это было похоже на то, как меня несколько раз пинали по яйцам, пока кто — то наступал раскаленным докрасна рогатым тычком на мой член.
К сожалению, изображение женщины с пластиковой грудью, которую трахают на экране, и громкий звук ее сексуальных, как ад, криков «трахни меня сильнее» сделали для меня практически невозможным записать это.
Упав на пол, я на четвереньках подполз к телевизору с намерением пробить экран кулаком.
Это был тот самый момент, когда моя мама ворвалась в мою спальню.
В итоге ей пришлось помочь мне одеться, с яростным стояком и всем прочим, а затем отвезти в больницу, где дежурный врач отругал меня за то, что я мешаю выздоровлению.
Нет, я не шучу, она использовала именно эти слова, прежде чем углубиться в тревожную тираду об опасностях мастурбации так скоро после перенесенной операции и о долгосрочных последствиях, которые это может иметь для моего пениса — с моей матерью, сидящей рядом со мной.
Семь часов, анализы крови, укол морфия и одно обследование яичек спустя меня отправили домой с рецептом на новую порцию антибиотиков и строгими инструкциями оставить член в покое.
Это было две недели назад, а я все еще не дотронулся до своего члена.
Я был травмирован.
Я был сломленным человеком.
Я знал, что должен быть благодарен, что у меня не было долговременного повреждения нерва в этом районе, и я буду в порядке, как только все заживет и снова заработает, но сейчас я был обозленным почти восемнадцатилетним парнем со сломанным членом и раздутым эго.
Гребаный Ронан Макгэрри думал, что мне все дается просто так.
Если бы он понял, на какие жертвы я пошел, и до каких пределов довел свое тело, сомневаюсь, что он чувствовал бы то же самое.
С другой стороны, может быть, он бы так и сделал.
У него были такие проблемы со мной, что я считал, будто ничто не сможет заставить его отказаться от кампании «Я ненавижу Джонни».
Не то, чтобы меня это волновало.
Мне оставалось меньше двух лет в этой школе и, возможно, еще один год в Академии. После этого я бы оставил Баллилаггин и всех недовольных Ронаном Макгэрри позади.