Переплетения судеб
Шрифт:
«Пусть только попробует», – подумала она.
За год, проведенный в составе Черного Цирка, Дороти многому научилась – но, пожалуй, самым главным из ее новых навыков стало умение бить точно в пищевод. Точнее, в расположенную над ключицами болевую точку, даже слабое нажатие на которую заставляло рослых мужчин вдвое крупнее Дороти вопить от боли.
Охранник оказался не таким великаном и все же кинулся на нее, но она спокойно прижала два пальца к заветной точке чуть ниже шеи и надавила.
Противник отскочил, шумно дыша, и схватился за горло.
– Что за…
Воспользовавшись его замешательством,
Наконец ему это удалось. Он обвел ее внимательным – предельно внимательным! – взглядом, задержав его на шраме. И на белых волосах.
– Господи боже… – ахнув, прошептал он. – Так ты не…
Не успел он договорить, как она дернула его руку вверх, и он скривился от боли.
– Осторожнее! – предупредил другой охранник, но его коллега не успел ничего предпринять: на его запястьях тоже сомкнулись наручники. – Так ты, выходит, вовсе не полицейский?
– Совершенно верно, – подтвердила Дороти и толкнула охранника к стене, туда, где уже стоял его коллега. Теперь, когда оба были закованы, они не представляли для Дороти с Романом никакой угрозы. – Это ограбление. И оно станет одним из величайших в истории.
Дороти с Романом увели охранников в подвал, приковали к батарее и замотали им скотчем руки, ноги и рты. А потом пошли наверх – в Голландский зал.
Она изучила эту комнату по снимкам: не один час разглядывала их, гадая, не поскользнется ли она на полу, выложенном плиткой, в своих громоздких, не по размеру, ботинках, не просочатся ли их голоса сквозь арочные окна, не будет ли их слышно во внутреннем дворе внизу; смогут ли они хоть что-нибудь разглядеть в почти кромешном мраке?
Свет карманного фонарика скользнул по стенам, затянутым зеленой парчой, и блеснул на золотистых рамах, окаймлявших самые известные из шедевров мировой живописи. К стенам были придвинуты стулья и тяжелая деревянная мебель, точно кто-то специально расчистил центр комнаты для танцев. Стоило этой мысли пронестись у Дороти в голове, и она невольно усмехнулась. На дворе стоял 1990 год. Танцы, пришедшие ей на память, утратили популярность лет эдак сто назад, а о плясках, занявших их место, говорить и вовсе не хотелось…
Они больше походили на конвульсии, чем на танцы, – во всяком случае, по ее мнению.
– У нас немногим больше часа, – сообщила она, когда Роман решительно направился к картине Вермеера в раме.
– Ну что ж, руководи процессом, – сказал Роман, выхватив из кармана канцелярский нож, и начал вырезать полотно из рамы.
Дороти припомнила, что эту картину Изабелла Стюарт Гарднер купила в 1892 году за 29 000 франков. Об этом она прочла, пока готовилась к налету. Теперь шедевр наверняка стоил миллионы.
Она склонила голову, разглядывая картину. Та оказалась значительно меньше, чем она ожидала. И почему в реальности все куда скромнее, чем в воображении?
А потом Дороти с Романом сняли со стен картины Вермеера, Рембрандта, Дега и Мане, а еще прихватили гу – древнюю китайскую чашу для вина – и бронзового орла, украшавшего большой флаг Наполеоновской эпохи, заключенный в раму и висящий на стене (его закрепили до того надежно, что
Наконец Роман бросил взгляд на часы.
– Прошло ровно семьдесят девять минут.
– Отлично, – проговорила Дороти, пряча последнюю картину в спортивную сумку. – Тогда пошли.
Роман нахмурился.
– А как же охрана?
– Ее выпустит полиция. Она приедет всего через шесть часов, подумаешь.
– Страшный ты человек, – заметил Роман, не сдержав при этом одобрительной усмешки.
– Пойдем, – скомандовала она, с трудом повесив сумку на плечо, и направилась к выходу.
«Черная ворона» поджидала их в ближайшем парке – блестящая, напоминающая формой пулю, она таилась под сенью ветвей, сокрытая от посторонних глаз ночным мраком и высокой травой. Роман спрятал украденные ценности в грузовой отсек, а Дороти забралась в кабину пилота и начала предполетную подготовку. Последний год Роман активно учил ее управлять машиной времени. И пускай получалось это у нее пока хуже, чем у ее учителя, она прогрессировала.
– Поднять закрылки, – прошептала она, нажимая нужные кнопки на приборной панели. Еще нужно было открыть дроссель и переключить карбюратор в нужный режим. Она бросила взгляд на датчик ЭВ и с удивлением обнаружила, что стрелка по-прежнему указывает на максимум. Вот уже несколько недель подряд они с Романом чуть ли не каждый день путешествовали во времени, а запасы даже не начали истощаться. И это было странно.
Дороти откинулась на спинку кресла, не сводя взгляда с датчика. Эту машину соорудил сам Роман, выкрав чертежи у Профессора Захариаса Уолкера, первого путешественника во времени. Но любой машине времени суждено разлететься на мелкие кусочки, если она попадет в анил без экзотического вещества – или просто ЭВ. Оно нужно, чтобы усмирять беспощадный ветер, бушующий в туннеле. И Дороти это вещество достала.
В голове пронеслось воспоминание о том странном дне, а Дороти ощутила прилив гордости.
«Меня зовут Квинн Фокс… У меня есть то, что тебе нужно».
Эти самые слова ровно год и две недели назад определили ее судьбу. Еще незадолго до этого она была пассажиркой совсем другой машины времени и умоляла пилота с золотистыми глазами разрешить ей остаться в Новом Сиэтле, вместе с ним, а не возвращать ее к прежней жизни, в 1913-й.
А потом шторм унес ее от машины времени, и она провалилась сквозь завесу времени и тумана. В себя Дороти пришла на деревянной пристани, у ног Романа, примерно за год до встречи со златоглазым пилотом по имени Эш и больше чем через сто лет после того, как ее матушка и все, кого она знала, умерли.
Она по-прежнему явственно ощущала холод, исходивший от пристани, на которой она очнулась, и страх, сковавший ее сердце, стоило ей осознать, до чего же она одинока. У нее оставалось только два варианта.
Можно было предложить Роману единственную ценность, которой она обладала, – экзотическое вещество, с помощью которого он смог бы путешествовать во времени. Вот только, чтобы действовать с ним сообща, надо было примкнуть к Черному Цирку – знаменитой и беспощадной сиэтлской банде.
А можно было попытаться выжить в Новом Сиэтле одной, вопреки всем опасностям и невзгодам.