Переправа через Иордан (Книга рассказов)

Буйда Юрий Васильевич

Привязав лодку, он подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку и одним махом скрылся среди листвы.

– А гнездо-то - сохранилось!
– радостно заорал он.
– Дуй сюда!

– Я не умею!
– прокричала Настенька.

Мускус высунулся из кроны, вися вниз головой.

– Давай сюда руки, - приказал он.
– И-эх!

И вместе с зажмурившейся Настенькой оказался на толстенной ветке.

– Держись за меня - не пропадешь.

Он подхватил ее на руки, подбросил - она едва успела схватиться за тонкие ветки, подтолкнул -

и Настенька кубарем полетела в сплетенное из ивняка и камыша гнездо, где через мгновение оказался и Мускус.

Женщина легла на спину. Сквозь просвет в ветвях она видела твердое, как алмаз, синее небо и зависшего на одном месте ястреба.

– Опять умирать собралась?
– сурово спросил Мускус, заметив слезы на ее глазах.
– На тебе платье - хоть выжимай.

– Так выжми, - сказала она, не поворачивая к нему лица.
– Всю до капли.

Настенька все чаще оставалась ночевать у матери, из чего дошлые соседи сделали вывод: муж, известный психопат и тайный пьяница, стал бить ее вдвое против прежнего.

– Он хоть говорит, за что лупит?
– допытывался Мускус.
– Из-за бездетности? Или из-за меня?

Настенька лишь качала головой, но ни в чем не признавалась.

– Река поднялась - осень.
– Мускус взял Настеньку за руку.
– А хочешь я тебе чудо покажу?

Той же ночью Настенька выскользнула из материного дома, Мускус встретил ее на лодке под старым мостом. Она завернулась в старое пальто и закурила раньше Мускус за нею такой привычки не замечал.

Они спустились на несколько километров по течению, в полной темноте свернули в какую-то протоку. Мускус выключил мотор и взялся за длинный шест. Лодка шла почти бесшумно. Вокруг из воды торчали какие-то столбы, но Настенька не знала, что это такое.

Редкие облака разошлись, и полная синяя луна осветила затопленный лес.

– Пригнись, - шепотом приказал Мускус.
– А то еще ветку башкой заденешь.

– Долго еще?
– тоже шепотом спросила Настенька, дрожа больше от возбуждения, чем от холода.
– Как красиво...

Лодка причалила к песчаному холму.

Мускус сел рядом с женщиной и закурил.

– Скоро, - сказал он.
– Почему ты с ним не разведешься, Настя?

– Не за тебя же мне выходить, - с тихим смехом ответила она.
– Не обижайся, Виктор, но мы с тобой слишком уж не подходим друг другу...

Звезды на востоке стали медленно блекнуть, а небо из глубоко синего превращалось в палево-серое. Вскоре над горизонтом прочертилась бледно-розовая полоса. И тихий, невыразительный и вместе с тем невыразимо прекрасный свет стал заливать дальние колки, сизые ивняки и темную воду, и Настенька, сама не понимая - почему, вдруг прижалась к Мускусу и заплакала: так все было хорошо вокруг и так безнадежно - в жизни.

Поднялось солнце.

– Вот тебе и чудо, разве нет?
– сказал Мускус.
– А я, знаешь, привык своего добиваться.

– Это похвально, - всхлипнула женщина.
– А вот мне никто никогда

в любви не признавался. Смешно, да? Да у нас в городке и слова-то этого стесняются...

Мускус промолчал.

Дома Мускус извлек из чулана коробку с револьвером, который его отец выкопал на огороде (когда-то в этих местах было жестокое сражение, после войны саперы еще годами разминировали поля и леса, а местные жители под шумок норовили разжиться кто тротилом - рыбу глушить, а кто и оружием неизвестно для чего). Много лет револьвер бездельно пролежал в коробке, завернутый в промасленную тряпицу, и всякий раз мать, если мать вспоминала об оружии, просила Мускуса выбросить наган в помойку либо же сдать в милицию.

Он проверил барабан, ствол и спусковой механизм, зарядил револьвер одним патроном и отправился в гости к Настеньке и ее мужу.

– Ты, скотина безрогая, - с порога начал он, - или ты даешь ей развод, или я тебя дуэлирую. Понял?

Мужчина за столом скривился.

– Развода она не просила и не попросит, а дуэлировать ты меня, рванина, разве что из жопной дырки сможешь.

Мускус вынул из кармана револьвер.

– Не надо, Виктор, - заплакала Настенька.
– Мне нельзя волноваться: у меня будет ребенок.

– От меня, - сказал Мускус.

– Не важно!
– взвился муж.
– Пшел вон, сиволапый!

Мускус нахмурился.

– В барабане один патрон, - сказал он.
– Про русскую рулетку слыхал? Предлагаю.

– Миша!
– закричала Настенька.
– Я все равно никого, кроме ребенка, не люблю. Не делайте этого!

– Пшла вон!
– велел муж, и Настенька убежала наверх.
– Я первый, потому что это ты мою жену с панталыку сбил.

Они вышли из дому и остановились в тени.

Михаил крутанул барабан и, глядя побелевшими от бешенства глазами на Мускуса, нажал спусковой крючок. Раздался сухой щелчок.

– Не повезло тебе, - съязвил Мускус.
– А вот мне всегда везло. И сейчас - тьфу, нечистая сила!
– повезет.

Он с улыбкой уткнул ствол в висок - грохнул выстрел. Мускус упал.

– Шума, конечно, не оберешься, но все вышло по-моему!
– торопливо проговорил Михаил, взбегая на крыльцо, где поджидала его Настенька. Хочешь - сходи за дом, убедись: моя взяла.

– Считать не умеешь, - сухо ответила Настенька.
– Взяла - моя. Подвинься.

И ушла с чемоданчиком в руках вон со двора.

Она поселилась у матери в крошечной комнатушке под крышей, родила мальчика, которого назвала Виктором.

Принимавший роды врач хлопнул малыша по попе.

– Хорошо кричит! А пахнет!
– Доктор аж зажмурился.
– Ну чистый мускус! Просто зверский.

А через три или четыре дня Настенька получила телеграмму от Мускуса (нарочно задержанную - по уговору - его дружком, начальником почты), в которой значилось: "Ja tebia liubliu". Он постеснялся писать русскими буквами слова, которые в городке никто не произносил вслух.