Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993-1995 гг.
Шрифт:
Решающей будет не столько активность политических организаций, сколько эффективность экономического развития страны в ближайшие полгода. Ухудшение жизни людей усилит протест, и он потребует политического оформления.
Как-то пройдет празднование Дня Победы? Власти поняли: повторение побоища невозможно. Ими решено: от Белорусского вокзала до Манежной площади препятствий демонстрации чинить не будут. Но независимо от этого люди вновь возьмут на свой праздник детей, люди останутся людьми, но с ними не будет Ельцина. Дороги разошлись.
Я, конечно, против жертв и травм. И будущих – тоже, потому что в любом случае страдает народ. Но, к
9 мая. В Саратове прошел многотысячный митинг. Нормально получилось и в Москве: прошли москвичи через Красную площадь, и ОМОН оказался ненужным. Насилие идет от власти. Ненависть ко всему советскому идет от власти.
А как было раньше? Я помню празднование Дня Победы в 1945 г. в Москве. Утром я был на Красной площади в вестибюле здания Бронетанкового управления, выходившего дверями к храму Василия Блаженного. Там работал в то время мой отец. По ступенькам лестницы в вестибюль, а затем на тротуар сбежал молодой капитан, весь в ремнях. Оглянулся, схватил в охапку случайно проходившую мимо девушку в крепдешиновом платьице, целует ее и кричит: «Победа! Победа!» Видимо, только узнал об этом.
А вечером мы с отцом поехали на салют, но пробиться смогли только до середины моста, спускавшегося к Кремлю. Народ стоял плотно. Я сидел у отца на закорках и хорошо видел, как лучи прожекторов скользят по людскому морю, по кремлевским башням, как ухают пушки и в небе рассыпаются разноцветные огни. Люди пели, смеялись, плакали, искали друг друга. Это было сумасшествие радости. Победа! Нe было, наверное, ни одного человека, который бы не был счастлив. Могла ли тогда кому-нибудь прийти в голову мысль, что эта площадь и Москва станут местом для шоу, для иностранцев, для жандармов и преступников, местом расчленения народа!
10 мая с этими воспоминаниями и комментариями к ним выступил на утренней конференции в клинике перед тремя десятками врачей и 70 слушателями. Пусть помнят.
15 мая. Возвращались с огородов (сажали картошку). Офицеры, жены, дети – полный автобус. Спрашиваю одного из факультетских молодых докторов наук, в прошлом члена парткома: «На чью бы сторону вы встали? На сторону демонстрантов-москвичей, несших на ручках детей и защищавшихся от жандармов, или на сторону жандармов?» Этот интеллигент, пишущий об этике, быстренько ответил, по-видимому, как им давно решенное: «На сторону охраны порядка». Откуда только они берутся, эти вчерашние члены парткомов.
Июнь. Конец учебного года. Экзамены. Позади год тяжелого труда: ежедневно по 250 больных, напряженная научная и педагогическая работа. 12 преподавателей кафедры трудятся самоотверженно. Это сохраняет давно сложившийся стереотип отношений даже при неодинаковых взглядах. Будни в клинике – обычные советские будни. И главное – здесь, как и прежде, интересы больного человека. Особенно важно – сохранение коллективизма. Все это – тоже фронт.
Июль. 50 лет тому назад я со своими маленькими друзьями с чердака нашего барака на Красноказарменной улице в Лефортове восхищенно наблюдал салют – в честь освобождения Орла и Белгорода. То был первый салют в годы войны. Необычный: вечернее небо (а Москва тогда была низкой и из Лефортова хорошо были видны башни Курского вокзала) рассекали разноцветные дорожки трассирующих пуль.
Конец июня. В Саратове проходит Ассамблея молодых.
Я узнал о публикации и прочел ее не первым, оттого не мог понять появившегося у некоторых интереса ко мне. А проректор сказала: «Где это вы видели, чтобы студенты падали в обморок с голоду?» И это звучало как замечание. «Достаточно быть полезным соседям по подъезду», – изложила она свою программу помощи бедным. Она не исключение. Многие все еще в упор не видят голодных, а главное – причин этого. Или, скорее, не хотят видеть: трудно было бы жить, считая себя честным человекам.
Июль. Высокая витрина ларька у дороги. Перед ним в пыли нищенка. Почему я не художник?! Это же гимн новому времени!
Август. Встретил у дома бывшую коллегу по больнице – отличного врача-рентгенолога. С год назад она уехала в Израиль с уже взрослыми детьми, а сейчас вернулась с каким– то делом. Приятно было повидаться. Разные они. Не все едут со злым сердцем на Россию, хотя есть и такие. Многим уезжать очень больно – гонят старость, одиночество, неуверенность в завтрашнем дне, беззащитность. О них, как правило, потом уже ничего не знаешь, словно бы они умерли. Но много ли мы знаем о тех, кто не уехал и не умер?
21 сентября. Указ Ельцина о роспуске Верховного Совета. Верховный Совет в ответ квалифицирует этот указ как акт государственного переворота и назначает Руцкого и. о. президента. Конституционный суд подтверждает конституционность решений Верховного Совета. Решено созвать Съезд народных депутатов – высший орган законодательной власти в стране. Регионы в большинстве своем заявляют о поддержке Верховного Совета и о необходимости защитить Конституцию. Идут обращения к армии, сообщается о поддержке армией законной власти. Политическая жизнь в стране резко накаляется.
23 сентября 1993 г. я в Москве, проездом в Ленинград. В моем распоряжении 8 часов. Спустился по ул. Горького к Музею Ленина. Картина необычная: газет нет, люди не собираются как обычно. Зная о событиях, связанных с Белым домом и ожидаемым Съездом Советов в связи с его роспуском по указу Ельцина, поехал туда па метро – до «Баррикадной». Съезд должен был начать свою работу только сегодня, так как депутаты с трудом добирались в Москву, многим в аэропортах и на железнодорожных станциях ставились рогатки, информация о событиях в Белом доме глушилась. Тем не менее, последние дни во дворе Дома съездов постоянно шли митинги. Ситуация нагнеталась и оставалась неясной.