Переселенец
Шрифт:
А Филипп вился около него, как волчок, и неожиданно для всех накрыл зайца.
И малые и старые побросали работу, окружили Филиппа с зайцем.
И раньше зайцы попадались в руки работавшим на бураках. Но все же это было событие.
А на этот раз все были удивлены, что дался-то заяц в руки
такому малому хлопцу, как Филипп.
Некоторые
Но что делать с зайцем?
Филиппу советовали продать зайца какому- нибудь пану или панычу, который обучит его играть на скрипке и плясать гопака, или пошлет в музей, а оттуда Филиппу пришлют
похвальный лист с золотыми буквами и пряник, облитый сахаром.
Но Филипп знал, что это шутки, и не всю брехню» слушал. А держать дома зайца, все равно, нельзя было: там и кот, и собака, да и посадить зайца некуда. Филипп подсчитывал, рассчитывал и взвешивал — выходило продать.
Но жаль было расставаться с зайчиком.
Уж больно забавный: мылом не мылся, а такой чистенький. Ушами шевелит. Еще не вырос до настоящего зайца: «малый». И весь такой тепленький.
И Филипп почувствовал к нему родственную теплоту. Вспомнил, что кот может сцапать, собака стащить. Страшно стало за зайчика. Надо продать. Но продать таким панам,
чтобы не съели. А кто из них не съест?
Говорят, что паны едят зайцев.
— А бодай их!
«Продать добре було б,— гроши дадут. А сколько дадут грошей — и сам не знал.
На следующий день Филипп пришел ко мне с зайцем за пазухой рано утром, до работы, но я уже встал с постели.
Поздоровавшись со мной, он произнес деловито, вывернув из-за пазухи зайчика:
— А може, купите?
Я взял зайчика в руки, поднес к лицу. Филиппу это понравилось; спросил, дружелюбно улыбаясь:
— А гарна дытына?
— Очень милый зайчик, — подтвердил я и положил его на диван.
Зверек и не шелохнулся тельцем, а только беспокойно хлопал ушами.
— Трусыться,—участливо произнес Филипп.
— Да, боится,— согласился я с ним и спросил, сколько он хочет за зайчика.
— А сколько дастэ?
— Сорок копеек, — ответил я.
Филипп почесал затылок и, спрятав от меня
глаза в пол, произнес глухо:
— Два злотых.
Я вынул из кармана сорок копеек: два пятиалтынных и гривенник, и, передавая ему деньги, сказал:
— Вот тебе два злотых, по-нашему тридцать копеек, и еще гривенник; все это вместе и есть сорок копеек, что я тебе и предлагал.
Филипп конфузливо почесал затылок и положил деньги
Я взял зайчика на руки и стал ласкать.
Филипп мялся, хотел сказать что-то важное, вздохнул и произнес озабоченно:
— Щоб вин бигав да грався...
Язык у него не повернулся предупредить меня, чтобы я не изжарил зайчика.
Я его успокоил.
— Зайчик будет жить у нас, как у Христа за пазухой. Только бы не убежал в лес.
— Добре!— произнес Филипп с полным доверием.
На этом мы с ним расстались. Он торопился на работу.
Вечером после работы Филипп явился ко мне с ношей. Принес целую охапку свекольных листьев и кочан капусты для зайчика.
Я не посадил его в клетку. Пустил гулять по всем комнатам. Собак и кошек у меня не было. Но зайчик не проявлял желания резвиться в спертом воздухе комнат и в плену. Как только я дал ему свободу, он сейчас же спрятался под кровать и там засел.
Часа через два под кроватью я его не нашел. Залез куда-то поглубже. Раза четыре в течение дня я открывал его в самых непролазных местах комнат. Зароется, затаится
где-нибудь в старых бумагах и газетах, и его не видно, не слышно. Когда Филипп в этот же день пришел с ужином для зайчика, мы едва его откопали в нижнем ящике комода, в белье. Когда и как он успел туда проникнуть, —я и сам не мог додуматься.
И на второй и на третий день он уходил, прятался от меня. Но все же мало-помалу он как будто бы освоился со своим новым
положением. Сперва ничего не ел. Я пытался кормить его и молоком, и сахаром, и сладкой водичкой, и вареной морковью, и капустой, и травкой, и всякой зеленью,— от всего зайчик отворачивался.
На второй день чуть-чуть погрыз самой обыкновенной травки. Капусту и свекольные листья он только обнюхивал. Должно быть, они ему напоминали его прежнее свободное
житье. Но возможно, что без меня находил что-нибудь покушать.
После некоторого знакомства со мной, на руках у меня он уже стал сидеть спокойно, но как только я отпускал его, он соскакивал на пол. А потом и перестал дичиться.
А на третий, на четвертый день, к великой моей радости, стал быстро-быстро мельчить на своих крохотных зубках капустные и свекольные листья и в моем присутствии.
Стал появляться и на кухне. Прислуга Оксана брала его на руки, и он не пытался улизнуть, но при всяком удобном случае готов был спрятаться.
Однажды, на пятый или на шестой день своего житья-бытья у нас, зайчик прятался раза два; я его отыскивал, а с полдня до вечера меня не было дома. Я оставил его в своей просторной комнате, закрыв все ходы и выходы. Вернулся домой поздно, зажег огонь, поставил лампу на стол, а сам сел на