Перешагнуть через пропасть. Гедонистическая инженерия против уныния, одиночества и разобщенности
Шрифт:
Вторая половина главы посвящена тому, чтобы отложить Армагеддон, взглянуть на наши все более взрывоопасные культурные войны с точки зрения стоящей за ними нейрофизиологии и психологии. В наше время нам всем необходимо объединиться, между тем мы еще никогда не чувствовали себя настолько разобщенными. Понять динамику единства и раздоров необходимо, если мы хотим получить возможность отменить вознесение и добиться рабочих результатов для всех и каждого.
В 1847 году доктор Игнац Земмельвейс, врач из Венской городской больницы, заметил кое-что важное, касавшееся лечения женщин и детей в родильном отделении [63] . Они умирали. До обидного часто. Земмельвейс задумался, не может ли быть такого, что вскрытия трупов, которые они с коллегами проделывают,
63
Loudon, Irvine. “Ignaz Phillip Semmelweis’ Studies of Death in Childbirth.” Journal of the Royal Society of Medicine 106, no. 11 (2013): 461-63. doi:10.1177/0141076813507844.
Однако остальные врачи отнеслись к его открытию без особого энтузиазма. Коллеги смеялись над ним и в принципе отказывались верить в то, что руки приличного человека способны распространять заразу. Земмельвейс в обоснование своего протокола мог лишь выдвинуть неопределенную гипотезу «трупного яда» (до научной формулировки гипотезы о бактериальной природе инфекций оставалось еще несколько десятков лет). Из-за напряжения у Земмельвейса случился нервный срыв. Обиженный коллега добился, чтобы его отправили в лечебницу для душевнобольных, где охранники избивали его, и в конце концов Земмельвейс умер от инфекции, которую могло бы предотвратить мытье рук по его же методу.
Однако наследие Земмельвейса живет, и не только в хирургической практике, где со строгой гигиеной в конце концов неохотно согласились. Он еще и повлиял на когнитивные науки, где рефлекс Земмельвейса – привычка яростно отрицать новые данные и новые знания просто потому, что они противоречат уже сложившимся у нас убеждениям, основанным на вере, – занял достойное место в списке распространенных когнитивных искажений [64] .
Когнитивные искажения снижают у нас способность сколько-нибудь уверенно предсказывать, что будет дальше. Все потому, что включается рефлекс Земмельвейса, который и не дает нам принять то, во что мы уткнулись носом. У нас это не укладывается в голове, поскольку противоречит всему, что мы считали самоочевидной истиной.
64
Gupta, Vipin K., Chhavi Saini, Meher Oberoi, Gagan Kalra, and Md Imran Nasir. “Semmelweis Reflex: An Age-Old Prejudice.” World Neurosurgery 136 (2020). doi:10.1016/j.wneu.2019.12.012.
Кто-то поломал нам навигационные приборы. И теперь мы летим, не разбирая дороги.
Хотя способность предсказывать будущее у нас практически отключилась, в одном можно практически не сомневаться: ближайшие 50 лет вряд ли будут похожи на последние 50. И этот простой факт сбивает нам все настройки.
Прорицатели из Кремниевой долины вроде Питера Диамандиса и Рея Курцвайля списывают нашу растерянность на экспоненциальный рост, стремительно надвигающийся на нас: на квантовые компьютеры, проекции изображений прямо на сетчатку, редактирование генома и создание киборгов. Предвидеть будущее мы не можем, говорят они, поскольку оно будет экспоненциально, то есть очень сильно, отличаться от прошлого [65] . Это вполне может быть правдой, причем такой, которая убедит даже самых отъявленных футуристов, однако есть и другое объяснение, более простое.
65
Berman, Alison E., Jason Dorrier and David J. Hill “How to Think Exponentially and Better Predict the Future.” Singularity Hub. April 5, 2016. https://singularityhub.com/2016/04/05/how-to-think-exponentially-and-better-predict-the-future/.
Дело не в том, что ближайшие полвека почти ничем не будут напоминать последние 50 лет. Дело в том, что последние 50 лет почти ничем не напоминают практически никакое другое время и место в человеческой истории в целом, а это лишает ориентиров. Примерно после
Эта белая полоса была настолько необычна, что историки даже дали ей название – Pax Americana, Американский мир. Она началась на руинах послевоенной Европы и Японии, после чего стала свидетельницей восхождения Соединенных Штатов на политический, экономический и культурный олимп. Соединенным Штатам повезло вести все свои войны за морями. И их враги, и союзники были разбомблены в пыль. Но когда настало время производить конверсию заводов, без устали выпускавших бомбардировщики B-17, в сборочные конвейеры для производства кадиллаков «плавникового стиля», американская промышленность оказалась к этому готова. Когда фермы, производившие горы говядины, чтобы прокормить солдат, переключились на дешевое мясо для придорожных бургерных, родился «Макдональдс».
Издательский магнат Генри Люс одним из первых понял, куда ветер дует, когда еще в 1941 году в редакционной статье в журнале Life провозгласил, что грядет американский век: «Свои эпохи были у греков, римлян, англичан и французов, – писал он, – а теперь настала наша» [66] .
Прямым конфликтом, который ближе всего подошел к американским границам, был Карибский кризис. За кратчайшим исключением терактов 11 сентября американцы всегда чувствовали себя уверенно на своей почве. Шесть триллионов долларов на военные расходы и 15 лет непрерывных операций в Афганистане и Ираке – все это было целиком и полностью «где-то там». Тяготы военного времени для большинства сегодняшних американцев сводятся к необходимости разуваться при досмотре в аэропорту.
66
Doherty, Daniel, and Amitai Etzioni. Voluntary Simplicity: Responding to Consumer Culture. Rowman & Littlefield, 2004, p. 190.
Весь мир, в котором выросли бэби-бумеры, поколение X и миллениалы (особенно в США, но это можно обобщить и для других развитых стран), можно списать на чистую случайность в той же степени, что и на явное предначертание. Если вы выросли в бывшем СССР и видели падение железного занавеса или жили в Южной Африке и на себе ощутили ее отказ от апартеида, если вы называли своим домом космополитичный Кабул, а потом наблюдали, как он на десятилетия погряз в насилии, вам нетрудно вообразить невообразимое. Такова жизнь, так чувствуешь себя, когда тебя захлестывает и увлекает за собой бурное течение истории – и ты перестаешь понимать что бы то ни было. «Спокойно ждем / Мы счастья, а судьба несет / Невзгоду в дом» [67] , – напоминает нам Роберт Бернс (на каждом шагу). Повторите американский эксперимент тысячу раз на компьютерной модели – и многие истины, которые мы считали самоочевидными, окажутся на поверку сочетанием везения и удачного момента. Подобно не в меру оптимистичному царю Озимандии из стихотворения Шелли, мы, вероятно, переоцениваем, как наше доминирование в прошлом скажется на главенстве в будущем. Наша волшебная страна диснеефицированного изобилия запросто может в конце концов превратиться в замок из песка.
67
Из стихотворения «К полевой мыши, разоренной моим плугом». Пер. М. Михайлова.
Это не означает, что нам надо перестать делать какие бы то ни было прогнозы. Это просто означает, что нам надо подойти с логической меркой к размышлениям о дальнейшем пути и к тому, какими могут быть более или менее вероятные сценарии развития событий.
Когда фермеры, лесничие и инженеры решают, когда сажать посевы, какие деревья рубить и где начинать стройку, они оценивают вероятность засух, наводнений и пожаров, которые происходят раз в 10, 100 или 1000. Например, если пожар или потоп происходит раз в 100 лет, вероятность, что он произойдет в том или ином заранее заданном году, составляет 1 %.