Перестрелка. Год девяносто первый
Шрифт:
– А для чего войска ввели? Вон, по окружной дороге колонны идут, да и по Москве?
– А это чтоб некоторых наших наиболее честных и порядочных генералов – опасных им, спровоцировать на действия, которые потом можно будет квалифицировать, как попытку государственного переворота. Ты ведь знаешь, благодаря кому стал министром Язов? – спросил отец.
– Он друг Яковлева.
– Ну, насчёт того, что друг, может и слишком громко сказано, но в любом случае верный подручный и наверняка провокатор. Он команду отдал, и войска пошли, но мало отдать команду следовать маршем, надо поставить задачу, что делать, по прибытии в указанный пункт. Зачем они решили и что делают? Думаю, Язов всех сдаст уже в ближайшие дни или часы.
– Не может быть?! А Пуго, а другие члены ГКЧП, а Маршал Ахромеев? Такая сила…
Отец усмехнулся:
– Неужели ты думаешь, что Язов применит всю эту силу против того, что готовил вот уже
– Не по издательским, – признался Теремрин.
– Впервые не осуждаю… Давай, дуй к своим феям.
– Ты меня заинтриговал. Что же всё-таки будет?
– Я не пророк… Но… Думаю, что ничего хорошего. Ельцин хочет вырвать стул из-под Горбачёва. А для этого ему необходимо разваливать Советский Союз, – высказал своё мнение отец.
– И ты советуешь молчать и оставаться в стороне? Ты – боевой генерал! – удивился Дмитрий Теремрин.
– Повторяю. Сейчас куда-то лезть бесполезно. Я не пророк. Но ни Горбачёв, ни Ельцин уважения не заслуживают. Сегодня идти не за кого. Это всё спектакль. Но могу точно сказать, что борьба впереди предстоит тяжёлая. Вот только одно направление. Тебе известно из истории, как превращалась Россия в морскую Державу? Вспомни. Когда-то Варяжское море бороздили ладьи и струги Новгородцев, а Чёрное море и вовсе называлось Русским морем. Постарались наши недруги, отодвинули Россию от выходов к морям. А потом мы стали их снова отбирать у врага. Иван Грозный вёл войны за выход к Балтике. Поняв, что он от этих планов не отступит, его отравили. Петру Первому, благодаря знаменитым победам Бориса Петровича Шереметьева, удалось вернуть Прибалтику. Одного Санкт-Петербурга было бы мало. Именно победы Шереметьева обеспечили нам, если и не господство, то, во всяком случае, равное положение на Балтике. Теперь обратимся на юг. Русское море после ордынского нашествия перестало быть русским. Сколько воевали за него! Постепенно пробивались к большой воде на юге. Сначала на Азовское вышли, затем Потёмкин Крым присоединил. Кавказское побережье освоили. И снова войны, войны. За что? Да за то, чтобы у нас всё это отобрать. Достаточно вспомнить Крымскую кампанию Восточной войны. Ведь в ту войну не только на Севастополь напали союзники. Они пытались захватить плацдармы и на Севере, и на Камчатке. Не получилось. Напротив, Россия по-прежнему рвалась к проливам, что ей жизненно необходимо и, с точки зрения разумности, вполне законно. Николая Второго удалось втянуть в войну отчасти из-за проливов. Обещали союзники проливы, а чтоб не отдавать их, и вовсе Россию предали и развалили. Я, конечно, кое-где упрощаю, но в целом всё было так, как говорю.
Отец помолчал, а Дмитрий Теремрин посмотрел на часы и поторопил:
– Какая же связь с днём сегодняшним? Ты опять на своего конька. Все интересно, очень интересно. Но сейчас-то сейчас что?
– Теперь нас стараются оттеснить вглубь континента и лишить выходов к морям. Эти планы вынашивали ещё со времён войны. В переговорах со Сталиным янки постоянно предлагали усилить помощь и немедленно открыть второй фронт, если он уступит им Крым и Черноморское побережье Кавказа, а в том числе и Сочи. Торопили, наседали. Он даже, отчасти, чтобы обмануть их, очистил Крым от татар – провёл депортацию. Это ведь требование американцев. Но ничего у них не вышло. Сталин всех переиграл. И тогда Хрущёв, устранив Сталина, тут же начал действия по отрыву Крыма от России. Сначала он передал его Украине. Просто так, за чаркой водки. Причём, передал незаконно, но это беззаконие Запад отстаивает и принимает. Теперь вот, хотят разорвать союз советских республик, ну и, прежде всего, оторвать от России Украину, Белоруссию и Прибалтику, которую, можно сказать, уже де-факто оторвали. Отодвинуть нас от морей. Постепенно. Забрать Крым, затем заявить о том, что путь к Каспийскому морю из Азовского должен быть международным, ну и добиться от пораженцев типа Горбачёва и Шеварднадзе передачи в западный общак канала «Волга-Дон». Забрать кавказское побережье и окончательно отодвинуть нас от
Уже собравшись уходить, Дмитрий Теремрин обратил внимание на лежавший на столе томик из собрания сочинений с заложенными закладками и сказал:
– Достоевского читаешь?
– Читаю. Самое время. Он в своё время предупреждал об озлоблении людей. И писал, что только природа лечит, только близости к природе. Вот, послушай… «Соприкосновение с природой есть самое последнее слово всякого прогресса, науки, рассудка, здравого смысла, вкуса и отличной манеры… Кто не любит природы, тот не любит человека, тот не гражданин».
Нам бы постичь хотя бы такую простую вещь – для чего мы живём на Земле? Для чего всё это вокруг нас создано с такой непостижимой гармонией, которую вот уже много веков люди пытаются разрушить и уничтожить, да не могут. На фронте я часто думал, ведь создана же кем-то планета Земля, собственно, как и всё Мироздание. Конечно, я вслух не произносил, кем создана, хотя в глубине души понимал, что никакие учёные не смогут объяснить истоков всего этого, что тут никак не обошлось без огромной, светлой силы, имя которой БОГ. И вот мы сражаемся с врагом на этой земле. У нас ясные цели – враг хочет нас поработить, а мы отстаиваем свою родную землю. Человечество, так или иначе, само повинно в возникновении войн. А вот окружающая природа – берёзка, что растёт на опушке, расцвеченная какими-то удивительными цветами бабочка, что кружит над разнотравьем, божия коровка, что ползёт по травяному стебельку – вот этот весь мир живёт одушевлённой и неодушевлённой жизнью, радуется ей. И вдруг на опушку падает снаряд. И всё гибнет… Всё. Эти мысли пришли однажды, когда выходили из окружения. Я наблюдал за противником. Обстановка казалась самой мирной. Лето, разнотравье, ароматы леса и заливного луга. Кое-где уже краснела земляника… Я стал собирать в ладошку ягоды для твоей мамы, для будущей мамы… Мы ждали темноты, чтобы продолжить движение к своим. И вдруг взрыв – видимо, нас засекли. И, прежде чем, подать команду отойти вглубь леса, я, словно сфотографировал рваную рану на теле земли. И эта «фотография» до сих пор перед глазами. Всё мертво после взрыва – срубленная под корень берёзка, вывернутый кустарник. И уже нет никаких бабочек, нет божьих коровок, пчёл. Зло обрушилось на всю эту красоту, созданную вовсе не для того, чтобы двуногие чудовища её уничтожали и рушили.
– Ты знаешь, – Дмитрий, воспользовавшись паузой, увёл разговор от слишком тревожной темы, – Как-то мне довелось разговориться с кавалеристом, который прошёл почти всю войну. И меня поразила его мысль. Поразило то, что сказал мне отчаянный рубака. А сказал он почти как ты, мол, сердце обливается кровью, когда вспоминаешь погибших товарищей. А ведь не меньше жаль лошадей. Да, да, лошадей, которые воевали, так же, как и люди, и гибли также, как и люди. Ясно, за что воевали мы. А за что воевали они?
– Да, воистину не зачерствело сердце русского солдата, – задумчиво сказал Николай Алексеевич. – Собственно, никогда не черствело оно. Вспомни «Войну и мир», вспомни собачонку, которая так трогательно описана в эпизодах, посвящённых пленению Пьера Безухова. Вот тебе и лицо добра, которое всегда подвергается нападкам зла, причём в этой войне не щадит ни природу, ни животный мир, ни, тем более, человека. Так в чём же смысл событий, которые происходят на Земле?
– Ты становишься философом, – сказал Дмитрий.
– Время такое. Мы стоим на пороге смуты. Она уже давно опустилась на нас – эта смута. Просто мы пока ещё не осознаём её. А в смутные времена всегда мысль работает как-то особо остро. Люди ищут выхода из критических ситуаций, а это их приводит к необходимости найти ответы на многие вопросы. Сейчас начинается мода на веру, точнее на религиозность, ибо вера и религия всё-таки не одно и тоже. А способна ли религия дать ответы на все вопросы?
– Но наука-то и вовсе не способна. В этом мы убедились, – заметил Дмитрий.
– Ты прав. Естественные науки способны объяснить многое, но не главное. Они способны высказать лишь версии, как зародилась жизнь и откуда всё взялось. А философия… Философия, по словам Владимира Ивановича Вернадского, никогда не решает загадки мира – она их ищет. Да, она пытается охватить жизнь разумом, пытается, но не получается почти ничего, поскольку философская истина всегда может быть подвергнута сомнению. Но философ также утверждал, что наука выросла из философии. Ну а что касается религии – тут вопрос особый.