Переступи порог

Забирко Виталий Сергеевич

Природин поёжился - давление в корабле ощутимо упало.

– Снова упало...
– сдавленно просипел Стенли. Он ткнул согнутым пальцем в манометр, и Природин увидел, что у него сильно дрожат руки.
– С каждым разом, как я сюда прилетаю, давление у них там все меньше и меньше...
– Стенли сглотнул и во всю ширь распахнул люк. За переходной камерой стал виден открытый люк в тамбур станции.
– Пап-п... пойдем? заикаясь спросил он.

В тамбуре станции было холодно, термометр на стене показывал плюс девять по Цельсию, разреженный воздух казался пресным и застоялым, будто на станции

никто не жил. У бортов громоздились штабеля контейнеров с продовольствием и воздухом: у левого борта пустые, у правого - полные. Природин пробежал по ним глазами, посчитал и удивился. Только кислорода здесь было минимум на два года. Экономили они, что ли? Не дышали?

Стенли отстранил Природина и зашагал вперёд, балансируя на магнитных подошвах по стальной полосе. Там, где тамбур переходил в кольцевой коридор, к полу клейкой лентой был прикреплён большой пакет. Стенли остановился и уставился в него тяжёлым взглядом. Лицо у него в этот момент стало старым и осунувшимся, уголки губ непроизвольно подёргивались. Он долго стоял и смотрел, затем нагнулся, оторвал пакет от пола и прямо так, с липкой лентой, засунул за ворот комбинезона.

– Это как рейс молочного фургона, - угрюмо сказал он.
– Бутылки с молоком - под дверь, пустые - в фургон. А хозяева...
– Стенли замолчал и закусил губу.
– Хозяева считают дурным тоном встречаться с молочником...

Он поднял больные, слезящиеся глаза и увидел, как Збигнев, сморщив нос, с апломбом осматривает тамбур. Американца перекосило, как от пощёчины, уголки губ снова начали подёргиваться.

– Пану не нравится?
– играя желваками, спросил он.

Збигнев повернулся и посмотрел прямо в глаза Стенли. Кровь шляхтичей наконец взыграла в нём.

– Что вы хотите этим сказать?
– официально спросил он побелевшими губами.

– Послушайте, - снова вмешался Природин и положил руку на плечо Сбигнева.
– Мы прилетели сюда вовсе не для того, чтобы сводить личные счёты. Оставьте это до возвращения на Землю. А сейчас давайте работать.

Стенли по-прежнему продолжал играть желваками и испепелять взглядом Збигнева. Тогда поляк первым отвёл взгляд, отвернулся и полез обратно через переходную камеру на корабль.

– Пшечек...
– прошипел ему вслед Стенли.

Природин зябко повёл плечами. "Только психологической несовместимости нам как раз и не хватало", - подумал он.

Двое суток они выгружали контейнеры с корабля и закрепляли их в тамбуре станции. С последним блоком контейнеров пришлось повозиться, так как кронштейны в верхнем ряду были варварски скручены у самого основания. Некоторые совсем, а некоторые так и торчали единорожьими декоративными рогами. Скрепя сердце Природин пожертвовал бухтой телефонного шнура от резервного скафандра, которым и прикрутили контейнеры к уцелевшим остаткам кронштейнов, чтобы они не дрейфовали по тамбуру.

– Всё, - вытирая руки о комбинезон, сказал Природин и посмотрел на Стенли.
– Им надо сообщать, что мы закончили разгрузку?

Стенли посмотрел на него пустым взглядом.

– Наша миссия заключается в том, - хрипло проговорил он, постоянно оглядываясь на замкнутую дверь из тамбура в кольцевой коридор, - чтобы прилететь, разгрузиться и сразу же улететь. Вступать же с нами

в разговоры они вовсе не намерены...

– Да и зачем?
– неожиданно сказал Збигнев.

Природин недоумённо вскинул брови.

– Зачем, я вас спрашиваю, им с нами говорить? И о чём?
– Збигнев пожал плечами.
– Только не говорите мне сакраментального: мы же все люди. Они не люди! Они были людьми, но они уже не люди.

Природин успел вовремя среагировать и перехватил кулак Стенли.

– Сопляк!
– процедил тот, с ненавистью глядя на Збигнева.
– Как ты смеешь!.. Мы этим людям памятник должны поставить. И, не дай бог, тебе оказаться на их месте!

– Поберегите нервы, Стенли, - холодно осадил его Збигнев.
– Я уважаю ваши родственные чувства, но обитатели станции слишком долго пробыли в космосе, и путь на Землю им заказан. Там их ждёт смерть. Они умерли для нас, а мы для них.

– Ты всё так толково объясняешь...
– зло выдавил из себя Стенли.
– Но эти прописные истины относятся только к людям из проекта "Сатурн-14"! А сможешь ты объяснить, почему большинство из экипажа "Марс-23" сейчас на Земле, а трое находятся здесь? В том числе и мой брат? Сможешь объяснить, почему он не вернулся, когда мог вернуться? Почему его жена поставила ему на кладбище памятник и в день поминовения усопших водит туда детей? Почему он, именно он, молчит? Сможешь ты мне ответить на эти вопросы, умник?!

– Да, - спокойно сказал Збигнев.
– Я могу ответить на эти вопросы, хотя на станции тебе объяснили бы лучше...

Он хотел что-то добавить, но осёкся. В двери, на которую так долго бросал взгляды Стенли, щёлкнул замок, и она медленно распахнулась. В открывшемся коридоре висел серый полумрак, лампочки там тлели меньше, чем в четверть накала, и, собственно, ничего нельзя было рассмотреть.

Где-то в углу тамбура заскрипел невидимый динамик, тот же голос, что приветствовал их при подходе к станции, сказал: - Пройдите в рубку, - и отключился.

В тамбуре снова воцарилась тишина, только слышно было, как приглушённым басом ворчит осветительная панель.

Первым пришёл в себя Стенли. Он сделал несколько шагов к двери, но не заметил, как сошёл со стальной полосы, оторвался от неё и, зависнув в воздухе, медленно полетел к потолку.

Вступили они на станцию как в подземелье. Здесь было ещё холоднее, чем в тамбуре, и даже вроде бы сыро; тусклые лампионы освещали только коридор, ведущий к рубке, на остальной же территории станции было темно. У одного из переходов им почудилось шлёпанье босых ног по металлическому полу (хотя откуда здесь, в невесомости, шлёпанье босых ног?), они остановились, прислушались, но странный звук не возобновился.

В рубке ярко горел свет, и Природину, вошедшему с полумрака, вначале показалось, что здесь никого нет, только как-то необычно тесно. И лишь затем он увидел сидящего в кресле человека. Хотя его трудно было назвать человеком. Он сидел лицом к двери, огромный и бесформенно раздутый, полностью закрывая собой кресло так, что создавалось впечатление, будто он просто завис в воздухе. Лысая с нездоровой желтизной голова по форме напоминала грушу - круглые щёки не свисали вниз, как это было бы на Земле, а водянками распухали в стороны.