Пересуд
Шрифт:
— Легко.
— Ну? — обратился Маховец к пассажирам. — Кого отпустим?
— А давайте всех! — сказал Сережа Личкин, который опять выпил и опять изрядно захмелел. — И поедем одни! В Сочи!
— Ага. Пять метров отъедем, и они всех нас постреляют.
— Да? А мы тогда сдадимся!
— Хочешь сдаться?
— Нет. Но что делать-то?
— Спать! — сказал Маховец.
— Спать я не хочу, — улыбнулся Сережа. — Я уже поспал. Я лучше еще выпью.
— Ну? — напомнил Маховец. — Кого?
— Нас с дочерью выпустите! — потребовала Любовь
Но Арина все испортила.
— Ничего я не истекаю, — сказала она. — Хочешь — иди одна.
— Вот, посмотрите на нее! — возмутилась Любовь Яковлевна. — Тебе что ли тут лучше?
— Да уж лучше, чем с тобой! — Арина наслаждалась возможностью говорить матери правду.
— Надо девушку эту отпустить, — сказал Мельчук, не уточняя.
Все поняли, какую девушку.
Но и Вика, как ни странно, отказалась, покачав головой.
— Иди, — повернулся к ней Тихон.
— Сам иди.
— Она добавки хочет! — захохотал Личкин.
— Что же это такое? — удивился Маховец. — Всем тут нравится? Мне это приятно, честное слово! И вам? И вам?
Он задал эти вопросы Наталье и Нине.
— Пошел вон! — презрительно ответила Наталья. Ее клонило ко сну, она откинула сиденье и уже впадала в пьяную дрему.
— Иди, Наташа, — попросил Курков. — Ты сама не понимаешь, что делаешь.
— Все я понимаю, отстань!
А Нина Маховцу не ответила. Она очень боялась того, что может случиться, но не хотела оставлять Ваню. То, что меж ними началось, может продолжаться только здесь, а там будет уже не так или вообще не будет.
— У меня мать болеет! — сказал Димон. — Отпустите меня. Она там умереть без меня может. Имейте совесть!
— Ну, иди, — разрешил Маховец. — Подойди к двери и жди. Кто еще?
— Иди, дура! — сказала Любовь Яковлевна дочери. — Христом Богом тебя прошу, иди!
— А почему женщины обязательно? — подал голос Тепчилин. — У нас равенство. И ты же говорил, — напомнил он Притулову, — что бабы вообще не люди.
— Я не так говорил, а если и говорил, то это я говорил, а ты помолчи! Давайте лучше господина Федорова отпустим!
— Федоров не заложник, — напомнил Маховец.
— Неважно. Зато как они ему рады будут!
Маховец понял ход мыслей Притулова. Федоров — личность известная. Случай попадет в газеты, он и без Федорова попал бы, а с Федоровым будет международная огласка. И ментам вряд ли нужно, чтобы он погибал в перестрелке, и они действительно будут ему рады.
В трубке завозился голос, как зажатый в кулаке кузнечик. Маховец поднес трубку к уху.
— В чем дело? — спросил полковник.
— Никто идти не хочет.
— Ты мне голову не морочь!
— Я серьезно, можешь сам спросить. Хочет только один мужчина, а еще мы Федорова предлагаем.
Полковник ответил почти без паузы:
— Ладно.
— Я
Полковник попросил Маховца дать трубку Федорову, тот повторил:
— Я останусь здесь.
— С народом? — догадался о его настроениях полковник.
— Да, с народом.
— Дело ваше. Быстро ответьте, без интонации, у вас все живые?
— Нет.
— Сколько? Черт, догадаются. Я буду сам говорить. Один?
— Да.
— Женщина?
— Да.
— Сволочи!
— О чем это вы? — подозрительно спросил Притулов. И быстрым движением выхватил трубку из руки Федорова.
— Слушайте, Андрей Алексеевич, — торопился голос полковника. — Если вы нам поможете, обещаю всяческое содействие. Лично буду хлопотать — вплоть до президента. Попробуйте поговорить с ними. Вы изнутри ситуации, у вас может получиться. Объясните: если сдадутся, то сядут обратно в тюрьму, если нет — убьем. Всех, даже если захватим живыми, убьем. Поняли меня?
— Понял, — ответил Притулов и подошел к окну, где была отодвинута занавеска, показывая себя полковнику.
— Черт! — сказал тот.
— Не ругайтесь при исполнении! — укорил Притулов. — Все равно убьете, говорите? Ну-ну. Посмотрим.
А Маховец чего-то не понимал — он ожидал, что сейчас начнется свара и драка из-за того, кто выйдет. Странно — ни свары, ни драки, никто не хочет выходить. Неужели до сих пор еще не верят, что им будет худо? Впрочем, не так уж удивительно — Маховец знал, с каким трудом человек верит в плохое. Уже у него нож в сердце торчит, а он все не верит, что умирает. Чаще всего именно это видел Маховец в угасающих глазах: изумление. Если бы глаза могли говорить, они бы крикнули: «Не верим!»
— Так, — сказал он. — Раз сами не можете решить, я решу. Пошел на место, — велел он Димону. — А ты слушайся мать, девушка. Иди быстро! И вы, мамаша!
Он схватил Арину за руку сильно, но без лишней грубости — так рассерженный отец мог бы схватить дочь. Она испугалась и выскочила в проход. Любовь Яковлевна тоже сноровисто, хоть и грузно, выбиралась из кресла.
Они подошли к двери.
— Мы держим женщин на прицеле, — сказал Маховец в телефон. — Подведите Петра.
Петра подвели.
Дверь открылась.
— Простите нас! — повернулась Любовь Яковлевна.
Они сошли, в автобус вбежал Петр, дверь закрылась.
Выйдя, Арина вдруг заплакала в голос и пошла к зданию бензоколонки, пошатываясь. К ней подбежали, взяли под руки, а она отмахивалась.
Любовь Яковлевна села на лавочку, взялась за сердце. Какой-то чин в форме подошел к ней, начал спрашивать. Она глядела и не понимала.
Послышался стук о корпус автобуса: заправляли.
Меж тем Артем едва справлялся с бурей сумбурных мыслей. Сначала он хотел выпрыгнуть и посмотрел на Козырева с этой мыслью, еле заметно кивнув в сторону двери: прыгнем оба? Козырев понял и покачал головой.