Переулки Арбата
Шрифт:
Да, массовое, по заводскому типу налаженное, скоростное жилое строительство, монтаж вместо кладки - это детище Хрущева, это Октябрьская революция в градостроительстве. Но это и тотальное уничтожение старой Москвы. Ее бросили на произвол судьбы. Потому что типовое индустриальное домостроение возможно на окраинах, пустых землях бывших ста сел и деревень, пяти городов, одним хрущевским указом присоединенных к Москве. Так она стала городом площадью почти в девятьсот квадратных километров.
Я ходил и описывал на этих квадратных километрах не Москву, а кварталы, сотни одинаковых, безликих, вычерченных, а не нарисованных фасадов, которые начали ломать на наших глазах в Кузьминках и других районах, слывших некогда символом социалистического
* * *
Хватило этих квадратных километров ненадолго, на наших глазах произошел прорыв кольцевой границы в шести направлениях, город в плане стал напоминать солнце с протуберанцами. Москва содрогалась от катаклизмов экономики социализма, наплыва "лимитчиков", расползания по земле. За год город поглощал двадцать пять квадратных километров ближнего Подмосковья, превращая зеленые просторы в кварталы типовых домов, оставляя в глубине новостроек промышленные зоны, фактически пустыри, свалки. Одна Очаковская промзона распростерлась на Юго-Западе на восемьсот гектаров, поразив недавно облетавшего на вертолете Москву мэра масштабами и запущенностью. Ничейная земля! Десятки таких промзон щедро нарезали планировщики, составлявшие Генеральный план 1971 года, тот самый, по которому Москва должна была стать образцовым коммунистическим городом.
Впервые обо всех этих проблемах удалось рассказать в книге "Москва у нас одна" весной 1991 года, когда времени у Советского Союза, чтобы излечить хронические болезни социализма, не оставалось.
* * *
Старая Москва досталась Михаилу Горбачеву в руинах. У города ни сил, ни средств, чтобы обновляться, не было. Застройщиками центра являлись Комитет госбезопасности, оседлавший Лубянку, Минобороны, подмявшее под себя Арбатскую площадь, МВД, осевшее напротив монумента Ленина на Октябрьской площади...
Об этом я не преминул пожаловаться побывавшему в "МП" первому секретарю горкома Борису Ельцину,часов пять просидевшему за столом главного редактора в доме на Красной Пресне. Он многое нам тогда наобещал: и продовольственные заказы, и дачные участки, и распродажи дефицита.
Но за его широкой спиной писать оказалось небезопасно, даже когда речь заходила об истории, будь то о событиях 6 июля 1918 года, когда в Москве взбунтовались левые эсеры, будь то о событиях 16 октября 1941 года, когда произошла паника, начался массовый исход москвичей из осажденной столицы. А невинная статья "Здравствуйте, Черемушки!" с предложением переименовать московские районы, носящие имена соратников Сталина, вызвала дискуссию на Политбюро. Михаил Сергеевич попятился, когда заголосили его соратники, не желавшие поступаться принципами. Пришлось нашему редактору Михаилу Полторанину давать задний ход, а мне уповать, что Борис Николаевич не даст в обиду.
Но проявить себя как строитель Ельцин в Москве не успел. Ему пришлось страдать и бороться. А нам вместе с ним защищать Белый дом, потом выдерживать осаду при штурме все того же Белого дома. Вечером 3 октября 1993-го на пути к редакции по опустевшей Пресне преградил дорогу отряд с автоматами не то защитников демократии, не то разогнанного Верховного Совета.
– Старый хрен, куда ты прешься?
– от людей в бронежилетах услышал я в свой адрес приведенные выше слова, несколько мной отредактированные. Автоматчики занимали боевую позицию у стен издательского комплекса "МП", в то время как сотрудники, кто находился в здании, пребывали в подвале бомбоубежища. Пробоины от пуль в зеркальном потолке приемной главного редактора и в стенах наших больших окон остались, как рубцы от ран на теле солдата.
* * *
Не думал, что случайно встреченный в Останкино перед телепередачей "Ярмарка идей" спокойный с виду коренастый хозяйственник, ведавший в исполкоме подгнивавшими овощами и капусткой, круто повернет руль корабля под
Лужков не поспешил по их примеру превращать Москву в образцово-показательную столицу демократии. Он начал ее ремонтировать и восстанавливать. Во время ожесточенных бомбардировок в дни войны она не понесла столько потерь, сколько в годы сталинской реконструкции, хрущевского обновления, брежневской борьбы за образцовый комгород.
Впервые с 1917 года начал, по его словам, "работать на Москву" не профессиональный революционер, верный сын партии, политик, а "хозяйственник" и, что особенно важно, коренной москвич, родом с Дербеней. И шеф строительного комплекса Владимир Ресин, сохранивший его от развала, детство провел в районе ВДНХ. Они не путают Сокол с Сокольниками, зал имени Чайковского с залом консерватории с тем же именем. Знают и любят старую Москву. Теперь они, а не люди на Старой площади и в Кремле занимаются городом, который на удивление всему миру начал преображаться со скоростью, испытанной в истории дважды - после пожара 1812 года, когда первопрестольную восстанавливали на пепелище, и в предвоенные годы, когда большевики, круша церкви, сооружали метро, мосты, какая Москва - Волга, Дворец Советов и улицу Горького, попутно взрывая Храм Христа, Тверскую, Охотный ряд...
Москва при Сталине украсилась метро, набережными, башнями высотных зданий, при Хрущеве заимела МКАД, Лужники, Дворец съездов, Черемушки, Новый Арбат, при Брежневе достроила Останкинскую башню, возвела крытый Олимпийский стадион, другие олимпийские арены, дворцы спорта. Горбачев не создал ничего, кроме дачи в Форосе.
Нет такой уникальной стройки, которую бы я обошел стороной. Но сегодня не хватает времени, чтобы успеть повидать все БОЛЬШИЕ ПРОЕКТЫ, реализуемые волею Лужкова и его команды. Это не только крупные строения, где трудится по нескольку тысяч человек одновременно. Это символы возрождения России, единства народа, борьбы с прошлым. Работа идет по графикам, в три смены, как на оборонных заводах в дни войны. Все виденное позволяет утверждать: началось долгожданное воссоздание Москвы, происходит строительный бум, испытанный в XX веке передовыми странами, государствами Европы и молодыми "тиграми Азии". Еще раз позволю повторить слова: "На всех углах Москва в лесах".
Наконец у отцов города руки дошли до руин, древних палат и ампирных особняков, доходных домов, не ремонтировавшихся с первой мировой войны, до "хрущоб", пущенных под снос, до тюрем, наконец, где мучаются арестанты.
Старый Гостиный двор.
Новые Лужники.
Ансамбль Манежной площади.
Большой и Опера Колобова.
Храм Христа Спасителя.
Гостиницы на Тверской, в Столешниках.
Памятник Петру Великому.
Московский зоопарк.
Башни на набережных.
Митино, Жулебино, Бутово...
МКАД, Третье кольцо.
По этим и другим адресам почти каждую субботу мчатся мэр, члены правительства, журналисты и я, добровольно лишив себя выходного, чтобы видеть своими глазами небывалое.
* * *
Все началось на Поклонной горе, куда спешат теперь молодожены, белеет Храм, вознесся обелиск, скачут кони, трубят золотые трубы и Георгий Победоносец поражает фашистского зверя, которого наши солдаты добили в берлинском логове.
Поклонную я увидел, когда на ней заложил камень мемориала. Спустя двадцать лет черная глыба покоилась на месте. Накануне Московской Олимпиады снова бродил по холмам и оврагам, пытаясь установить, откуда кланялись Москве в давние времена, где Кутузов смотрел на нее перед сдачей города Наполеону. Тогда убедился, что срыли поклонное место, спланировали холм в несколько этапов задолго до того, как Анатолий Полянский взялся завершить то, что не сумели до него Вучетич и Томский.