Перевёртыш
Шрифт:
Работы по созданию и даже испытанию бактериологического оружия на одном из островов Аральского моря у нас весьма интенсивно велись до начала или середины 60-х годов, но затем они начали сворачиваться ["Комсомольская правда", № 80, 30 апреля 1992 года]. С этим совпало и прекращение работ по подготовке строительства аэрозольного корпуса в Ростове. Причина, как я понял из нашего апологета бактериологической войны генерал-полковника Смирнова, заключалась в том, что при наличии атомного оружия целесообразность дальнейшей разработки биологического оружия у кого-то в верхах стала вызывать сомнения, поскольку при применении в качестве боевых агентов возбудителей заразных инфекций трудно избежать "обратного эффекта", т. е. перехода эпидемий от противника на тех, кто их применил. Возможно, что причиной этого оказалось также использование для разработок неизмененных штаммов бактерий и вирусов, которые не могли обеспечить все тактико-технические требования к оружию. Так или иначе, но Смирнов считал, что свертыванием соответствующих работ был нанесен большой ущерб нашей обороноспособности и, по-видимому, он был прав, поскольку успехи у нас все же были, хотя главным образом в области разработки надлежащих технологий и оборудования. Об этом я могу судить потому, что, когда директором Института "Микроб" назначили бывшего начальника НИИЭГ генерала Н. И. Николаева, он перетащил туда нескольких своих сослуживцев, которые по-новому поставили все производство противочумной вакцины, ранее весьма архаичное. Другим подтверждением могут служить работы по применению сухих аэрозолей для аэрогенной
Возрождение (Новый этап)
Si vis pacem, para bellum (Вегеций) Е
сли хочешь мира, готовься к войне ("Эта формула часто употребляется в капиталистических странах для оправдания гонки вооружений и подготовке к агрессивной войне". Малая советская энциклопедия, 1960, т.10, стр. 1259)
С конца 60-х годов начались повсеместные разговоры об успехах в области молекулярной биологии и молекулярной генетики за рубежом, о нашем отставании в этих областях знаний и том, какую пользу из новых достижений науки могут извлечь военные. С чьей-то легкой руки этим заинтересовался ВПК. Поскольку его аппарат был весьма далек от науки, при разработке перспективных планов развития оборонной промышленности ВПК, широко пользовался сбором информации у наших учёных, перепроверяя таким образом данные, получаемые от разведки. На сей раз в роли активных информаторов выступили, в частности, не раз побывавшие за границей и часто принимавшие иностранцев у себя, Ю. А.Овчинников, Г. К. Скрябин и В. М. Жданов. При этом каждый из них преследовал свои, отнюдь не бескорыстные, цели, что подтвердилось в последующем. Естественно, что все разговоры в ВПК держались в секрете и о них могли даже не знать руководители академий (АН и АМН) и соответствующих ведомств. В результате была создана специальная комиссия. Состава я её не знаю, но по словам Жданова, от АМН в неё входил он, и, кажется, О. В. Бароян. Комиссию пустили в святую святых — в "хозяйство" Смирнова для знакомства с постановкой дел по разработке биологического оружия. По итогам работ комиссии были изданы Постановления Партии и Правительства о недостатках в исследованиях в этой области и мерах по их устранению. Предполагалось, что это должно было помочь "догнать и перегнать" потенциального противника. Одним из Постановлений предусматривалось создание новой, параллельной системы под крышей Главного управления микробиологической промышленности при Совмине СССР, основной задачей которой должны были стать разработки фундаментальных проблем молекулярной биологи и генетики и передовой технологии для оказания помощи военным в решении прикладных вопросов. Этим Постановлением предусматривалось также строительство современных научных центров и институтов, а до этого передача в "шестимесячный срок" Главмикробиопрому одного из противочумных институтов (кажется, Волгоградского, созданного в 1970 году на базе Волгоградской противочумной станции Ростовского противочумного института для работ в области "пятой проблемы"). Кстати, эта часть Постановления из-за противодействия Минздрава СССР так и не была выполнена, что послужило причиной моей ссоры с Бурназяном, о чем я глубоко сожалею. Кроме того, предполагалось выделение крупных валютных ассигнований для закупок соответствующего оборудования, реактивов и выписки литературы и создание при Главмикробиопроме Межведомственного научно-технического совета по молекулярной биологии и генетике. Последний должен был стать "мозговым центром" новой организации. К функциям Совета относились, в частности, разработка научных программ, координация работ всех привлеченных ведомств (АН СССР, МЗ СССР, МО и даже Минсельхоза), а также распределение валютных ассигнований. Всю подготовительную работу Совета должен был выполнять особый Отдел, возглавлявшийся тогда заместителем Председателя Совета. Персональный состав Совета утверждался Решениями Политбюро КПСС и Совмина СССР (стояли подписи Брежнева и Косыгина). Председателем Совета тогда был назначен В. М. Жданов, а его заместителем и начальником Отдела я. Кроме нас, в состав Совета вошли генерал-майор Лебединский (от МО), А. А. Складнев и С. И. Алиханян (от Главмикробиопрома), Бурназян (от МЗ СССР), Овчинников, Скрябин и А. А. Баев (от АН СССР) и представитель Минсельхоза СССР (не помню уже, кто). Поначалу отношение к Совету имел еще Р. В. Петров — "восходящая звезда", но его скоро убрали "за ненадобностью"; он тогда делал вид, что никак не может понять, что от него требуют или не хотел понять.
На заседаниях Совета всегда присутствовал В. Д. Беляев (Жданов ему как главному хозяину обычно уступал председательское место), представители ЦК КПСС, ВПК и обязательно начальник какого-то Управления КГБ (последним, кого я помню, был Шарин, но это уже в конце 70-х — начале 80-х годов).
Помимо всего сказанного, для реализации всех постановлений и решений, включая строительство новых объектов, при Главмикробиопроме была создана Организация п/я А-1063, начальником которой в ранге Заместителя начальника Главмикробиопрома стал Огарков, до этого бывший Начальником военного НИИ в Свердловске (в последующем Организацию п/я А-1063 часто называли "организацией Огаркова").
Большая часть ведущих сотрудников Организации п/я А-1063 была укомплектована специалистами, прикомандированными от Смирнова и состоявшими на действительной военной службе. Поскольку все они ходили в штатском, сказать, кто из них "служил", было трудно.
Отдел Совета, в качестве самостоятельного "почтового ящика" (Организация п/я А-3092), представляли помощники членов Совета, которые по первоначальному замыслу должны были готовить материалы для своих шефов (из этого однако ничего не получилось, поскольку с их мнением никто не считался, хотя почти все помощники были кандидатами наук, знакомые с молекулярной биологией и генетикой). Моим заместителем назначили полковника Л. А. Ключарева, очень интеллигентного и порядочного человека, через несколько лет ставшего генералом и начальником отдела науки Организации п/я А-1063. Надо сказать, что к числу "старых петербуржцев", чем они очень гордились, помимо Ключарева, относились также Лебединский, И. П. Ашмарин — "генератор" идей в "хозяйстве" Смирнова", В. Н. Паутов (начальник НИЭГ), неоднократно упоминавшийся Огарков и Д. В. Виноградов-Волжинский, о котором речь впереди. Все они были из хороших семей и кончали Военно-Медицинскую Академию. Ключарев был немного старше их и единственный, кто побывал на фронте в качестве фельдшера. Свою
Вся деятельность новой организации держалась в строгом секрете, а сама Проблема получила особое кодовое название — "Ферменты" (сокращенно "Ф"). Секретилось не столько существо Проблемы, сколько факт её проведения, и создание соответствующих организаций. Поэтому режим назывался "режимом особой секретности". Причину этого легко понять, вспомнив, что в это время мы только что присоединились к Международной конвенции 1972 года по запрещению разработки и испытаний биологического оружия (нами она была ратифицирована в 1975 году). Для прикрытия "особого режима" и легендирования всех работ было два "кордона" — "пятая проблема", т. е. разработка средств защиты от биологического оружия, и открытое Постановление Партии и Правительства о мерах по развитию молекулярной биологии и генетики. Смысл Постановления был ясен: пусть все знают, что мы наконец спохватились и решили преодолеть отставание в этой области. Для солидности был создан совет, но "Междуведомственный", при АН СССР, а председателем его назначили все того же Овчинникова, ставшего к тому времени уже одним из вице-президентов АН СССР. Это не должно удивлять, поскольку Овчинников, самый молодой академик в стране, прекрасно ориентировался в партийно — советской иерархии, был вхож в самые высокие кабинеты и получил все мыслимые тогда регалии.
К вопросам режима мне придется обращаться еще много раз. Поэтому здесь уместно остановиться на фигуре Г. И. Дорогова, которой был его головой и душой режимной службы в системе Организации п/я А-1063. Не знаю, что представляли собой другие контрразведчики его уровня, но Дорогов был весьма неординарной фигурой. Чуть выше среднего роста, с большой залысиной, очень добродушный и даже, я бы сказал, простоватый на первый взгляд, он внешне и поведением очень напоминал Мюллера — Броневого из "Семнадцати мгновений весны". Иногда казалось, что Дорогов об этом знает и в чем-то ему подражает. С начальством он всегда ладил, держался очень скромно, но умел шутками и прибаутками склонять его на свою сторону и убеждать в своей правоте; обычно он приходил как бы за советом или с просьбой помочь разобраться в чем-либо. Естественно, что начальство советовало так, как ему хотелось или оказывало "помощь". В то же время с теми, кто стоял ниже, или с подчиненными, он мог быть очень жёстким и непреклонным, однако. с плеча не рубил, а пытался разобраться в сути дела, которое для него было новым (я имею в виду биологию). Ведь все принципы его работы сформировались в системе Средмаша еще в 50-ые годы и знания были вынесены оттуда. Общаться с ним мне приходилось очень часто, так без его визы ни одну бумагу начальство не подписывало, и это общение не всегда было приятным. Его фамильярное отношение, обращение на "ты" и снисходительный тон оставляли неприятный осадок. Режимщики в других учреждениях системы во многом подражали Дорогову.
Перевозка всех документов всегда осуществлялась в сопровождении вооруженной охраны на специальных автомобилях. Охрана следовала за нами повсюду; её не пускали только в МО и в Кремль (она ожидала нас перед Спасскими воротами).
Помимо ограничения открытых публикаций (см. ниже), режимные строгости касались также наших зарубежных поездок. За время работы в отделе Совета за границей мне довелось побывать лишь дважды и то в соцстранах и в сопровождении представителей режимной службы. Один раз в его роли выступил заместитель Дорогова, которого я вынужден был представлять как своего "старшего научного сотрудника" (к счастью, он был кандидатом наук и в общих чертах знал суть дела).
Выездные документы оформляли мне довольно часто, но все поездки отменялись буквально в последний момент. Так было, например, в 1978 году, когда я должен был лететь в Мюнхен на Международный конгресс по микробиологии; накануне отъезда полученные на поездку деньги и билет прямо на улице (это было уже после окончания рабочего дня) мне пришлось передать сотруднику КГБ, который сопровождал делегацию. В то же время, ограничения в зарубежных поездках почему-то не касались Овчинникова, Скрябина и Баева, хотя они были такими же "секретоносителями".
Ограничения с поездками за границу доставляли мне массу огорчений и ставили в тупик, когда надо было выдумывать причины отказа от них в ответ на настойчивые и очень лестные приглашения моих зарубежных коллег (то я "ломал" ногу, то "заболевал" или ссылался на "семейные" обстоятельства).
Как я говорил, вначале Организация п/я А-1063 и мой отдел находились на ул. Лестева в помещении Главмикробиопрома, но уже осенью 1973 года мы получили здание, до того принадлежавшее Академии химзащиты, на ул. Самокатная, 4а (рядом с известным ликеро-водочным заводом). Здание обнесено глухим забором и окружено парком, а единственный приличный подъезд идёт со стороны Яузы, но его трудно заметить.
Уже вскоре после появления на свет новой организации начались трения с военными, которые относились к нам очень ревностно. С одной стороны, мы должны были готовить для них "базу", но с другой — Организация п/я А-1968 считалась нашим заказчиком и строго требовала выполнения всех "ТЗ", даже если в процессе предварительных проработок они оказывались невыполнимыми (иногда у меня создавалось впечатление, что такие задания давались умышленно). Каждый год издавалось специальное постановление, в котором формулировались основные фундаментальные и прикладные задачи. Их проекты готовил мой Отдел, а согласование их превращалось в муку, поскольку каждое ведомство тянуло "одеяло на себя". Нужны были огромное терпение и дипломатия, которыми я не обладал. Поэтому часто вместо себя я посылал своих заместителей, что не могло не вызывать недовольства начальства. Однако это касалось не только проектов больших документов, но и проектов каждого решения Совета; их надо было согласовывать со всеми членами Совета до заседания и после него. Кроме того, их "неофициально" надо было согласовывать с ВПК и ЦК КПСС, где каждый измывался над нами, как хотел, не гнушаясь мата. Не помогала и Организация п/я А-1063, сотрудники которой не допускались до дел Совета. С их стороны все время слышались насмешки: "Поживем — увидим, чему вы нас научите" или "Посмотрим, что у вас получится!".