Перевёртыш
Шрифт:
В общем, как говорится, "с миру по нитке, голому рубаха"; с помощью добрых людей удалось собрать необходимые приборы и реактивы. Этому помогло то, что во ВНИИ БП от тех времен, когда у Организации п/я А-1063 "куры денег не клевали", оказались огромные залежи невостребованных импортных реактивов. Среди них были очень редкие и дорогие. С животными вопрос также был более или менее улажен, хотя их качество и условия содержания оставляли желать лучшего. Все это помогло в течение короткого времени принципиально решить намеченные мною вопросы. Был создан метод молекулярной гибридизации, который можно было считать доступным для широкой практики. До этого же им могли пользоваться лишь в хорошо оборудованных, в основном академических институтах. Но возникла проблема молекулярных зондов, поскольку без них наладить диагностику инфекционных
Далее встал вопрос о налаживании производства диагностических наборов, для чего надо было найти заказчиков, но несмотря на обострение обстановки по дифтерии при начавшемся всеобщем развале экономики, решить этот вопрос я не смог. Была разработана даже надлежащая документация, которая до сих пор остается невостребованной.
Параллельно с гибридизацией, моей лаборатории пришлось разрабатывать методы иммунохимического определения паприна и гаприна, загрязнявших атмосферу в районах их производства, что послужило причиной атаки со стороны "зеленых", в частности в Киришах. Однако и в этом случае из-за отсутствия средств добиться внедрения методик в практику не удалось.
В итоге на дальнейшее финансирование моей лаборатории во ВНИИ БП денег не нашлось и она распалась. Часть сотрудников уволили, а часть разбежалась по другим лабораториям, где больше платили.
Больше во ВНПМ мне делать было нечего. Правда, какое-то время я занимался писанием обзоров и книги "Чума", которая вскоре, хотя и отвратительно, была издана в Саратове благодаря спонсорству теперешнего директора института "Микроб" профессора А. В. Наумова и помощи профессора Г. М. Шуба. Как я сам сейчас понимаю, книга получилась не очень хорошей. Тем не менее, я сумел в ней высказать ряд "крамольных" идей и даже восстановил мой приоритет по некоторым вопросам, которые считались закрытыми. В частности, последнее касалось открытия плазмид у чумного микроба, получения полирезистентной вакцины EV и "химической" вакцины моего ученика С. М. Дальвадянца.
Помимо написания обзоров и книги, я готовил лекции по биохимии для студентов Университета в Грозном, которые я прочитал там в апреле 1991 года. Особого удовольствия от этого я не получил, поскольку уровень подготовки студентов в Чечне, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Как я ни старался, как ни разжевывал все, на экзаменах из 75 человек "двойки" пришлось поставить почти каждому четвертому студенту. Пытаясь их как-то вытянуть, я даже позволял студентам самим выбирать вопросы, но и это не помогло; девицы, а они составляли большинство, просиживали над вопросами по два-три часа, а затем молча покидали комнату. Впрочем, стоит ли этому удивляться, если основная масса преподавателей была представлена местными кадрами, а до меня биохимию и микробиологию читал патологоанатом! В начале января следующего года меня попросили приехать туда вновь, чтобы провести переэкзаменовку, но жена меня не пустила, так как уже начались беспорядки в Грозном. Во
Тревожные времена
За этот призрак идеалов
Немало сгинуло борцов
И льется кровь у пьедесталов,
Борьбы не стоящих тельцов.
(С. Надсон)
Здесь уместно остановиться на событиях, которые хотя и выходят за рамки хронологии, однако кажутся мне особенно важными.
Хлопоты по реабилитации моих родных, начатые во время работы во ВНИИ ПМ и продолженные после перевода во ВНИИ БП, заставили меня всерьёз задуматься над тем, как я жил и попытаться найти объяснение многим моим поступкам. К тому же начались перемены в обществе и надо было решать, к какому берегу пристать. Впрочем, решение пришло само собой; думаю, что оно было в крови. Забыв о режиме "особой секретности", я стал участвовать почти во всех демонстрациях против существующей власти, стараясь хоть так выразить к ней свое отношение. Позднее, когда разброд и шатанья в верхах достигли апогея, я порвал с Партией:
"В первичную организацию КПСС ВНИИ биологического приборостроения
Члена КПСС с 1946 года, партийный билет № 01077679,
Домарадского И. В.
Заявление
Кандидатом в члены Партии я стал в последний год войны и по праву могу считаться её ветераном. Все последующие 45 лет я добросовестно выполнял все, что от меня требовал Устав КПСС. Однако сейчас, когда даже в Партии нет единства, а её цель и задачи утратили ясность, продолжать числиться членом КПСС мне не позволяет совесть (тем более, что последние два — три года мое членство выражалось только в уплате взносов).
Учитывая сказанное, прошу исключить меня из рядов КПСС.
4.07.91 Подпись".
29–30 октября 1988 года я принял участие в организационном собрании общества "Мемориал", которое поначалу мне очень импонировало своими целями и задачами. Там я увидел А. Д. Сахарова, О. В. Волкова и других известных правозащитников, вышедших из подполья. Однако вскоре "Мемориал" разочаровал меня. Мне всегда казалось, что в деле реабилитации жертв сталинских репрессий не должно быть дискриминации чьих-либо прав и деления людей на "больших" и "маленьких". А тут стал проявляться "номенклатурный" подход; больше говорили не вообще о невинно пострадавших, а о таких людях, как Бухарин и Ко, которые сами прямо или косвенно участвовали в подготовке идеологической почвы для политических репрессий и погибли в результате внутрипартийной борьбы.
Из сказанного вполне понятно, как жена и я отнеслись к "Августу 1991 года". К тому же трагедия происходила недалеко от нас, а танки стояли прямо под окнами. Пришлось детей увезти на дачу. За всеми событиями мы следили по "голосам из-за бугра", так как по утрам я вынужден был отправляться на работу и свидетелем событий у "Белого дома" становился только вечерами. Угнетала неопределенность положения, страшили опасения того, что ГКЧП возьмет верх и тогда снова начнутся репрессии. Об этих днях много написано, но не лишне будет рассказать о том, какая атмосфера была в режимном институте, во ВНИИ БП.
После соответствующих сообщений по радио и телевидению и последовавших "танцев маленьких лебедей" я поехал на работу. Настроение у многих сотрудников было подавленное, но нашлись и такие, которые откровенно радовались, считая, что теперь с "демократами" будет покончено. Вдруг под окнами раздался гул машин: это по Волоколамскому шоссе один за другим шли танки и бронетранспортеры. Когда я возвращался домой, по обе стороны моста через реку Сходню стояли бронетранспортеры. То же я увидел у Бородинского и Кутузовского мостов.
В институте сразу был введен особый режим. Охрана была вооружена. Запрещалось также покидать здание без специального разрешения. Когда на другой день часть моих сотрудников самовольно отправилась к "Белому дому", то у них начальство потребовало письменное объяснение. Привожу выдержку из объяснительной записки моих сотрудников на имя заместителя начальника отдела:
"Доводим до Вашего сведения, что наше отсутствие на рабочем месте 21.08.91 с 14 00 связано с критическим положением, сложившимся в нашей многострадальной стране и в связи с обращением Президента России Б. Н. Ельцина к соотечественникам.