Перевод показаний
Шрифт:
Был еще и старик, он умер, я видел, как его дух отлетел от мозга, голубоватый свет, который он испустил, я видел его открытый рот, хоть там и было темно, в миг, в тот миг, в миг его смерти.
По ту сторону, у стены, где выход, негромко разговаривали другие безопасности. Что это с одним из них, удивлялись они на него.
Люди узнают труса по делам его. Кто такие трусы.
Какие дела суть знаки варварства, запугивания посредством применения власти.
Трусы.
Смрад исходил от него, экскременты, мертвая кровь, да, кровь, мертвая кровь.
Он говорил. Может замолкнет, возможно ли это, нет, продолжает говорить.
Он не мог ничего разглядеть, да и глядеть ему было не на что. Я лежал в той же позе, неподвижно, под одеялом, если и было какое бурление, так только
Нет. Почему это они не станут? Ниоткуда не обозначается, что я могу быть только таким, не другим, безопасности тоже люди. Если так говорить, то что же тогда про отцов, отцы тоже бывают притеснителями, у меня был отец, у тебя был отец, все имели отцов, имеют, которые тоже притеснители, конечно, отцы это притеснители, хотя, может они не отцы, я так не думаю, но кем можем мы быть, кто это знает, есть ли в нас трусость.
И, продолжая так говорить, он положил руку мне на плечо.
Если я это спрашиваю, спрашиваю у себя, что это все, спрашиваю о женщинах, детях, крошечных девочках, мальчиках, я говорю, нет, не спрашивай об этом, а спросишь, они вернутся, все вернутся ко мне. Они ко мне возвращаются. Это в моем мозгу, наполняет мои мозги, так я должен сказать, я должен сказать это, да, насчет женского пола, женщин, девочек. У меня есть друг, между нами случается дружба. Эта дружба, что между нами, мужчиной женщиной, одним и одной, я говорю, это сентиментальность, это такие отношения, только и все, и что ты скажешь о женщине? Ты и твоя любовница, она была твоей любовницей, товарищем, супругой? Та женщина, которую устранили. Она была с тобой, под твоим одеялом, она лежала с тобой, я видел. Ты, ты не хочешь со мной говорить, но я, тот, кто разговаривал с твоей коллегой-товарищем, женщиной с тобой, да, я, кто разговаривал с ней, я говорю тебе. Как она со мной, ты это знаешь, как она со мной разговаривала? Ты знаешь, что я гулял с ней, да, вдоль периметра, мы гуляли, она видела горы, она видела их. Я тоже был человеческим существом, таким же, как и она. Так она мне сказала. Она сказала, что самый воздух переменился.
Почему ты не говоришь? Только лежишь здесь. Глаза у тебя открыты, ты видишь. Ты не глухой, не немой, ум твой силен. Ты можешь одарить меня, словами, благословение не благословение, я религиозник, порядочный человек, я тоже молюсь, и о хорошем. И ты, я это вижу, я чувствую, чувствую так в тебе.
Была одна старуха, пожилая женщина, ты знал ее, навещал, да, я думаю, ты это делал. Твой товарищ может разговаривать с ней, а не с тобой, женщина с женщиной, и все-таки она разговаривала со мной. Ты так не думаешь, а она разговаривала, она со мной.
Была ли та старуха мудра, нет, я так не думаю, и товарищ твой тоже. И все же я вижу мудрость в тебе. Я это знаю. Ты можешь говорить, ты со мной, говорить в ответ на меня, что с той женщиной? какое я принял участие? Я не участвовал. Ее устранили отсюда, она не мертва, почему ты думаешь так? ты думаешь, мы животные с заграничной планеты, мы не человеческие существа? Мы человеческие существа. Ты не говоришь, почему ты не говоришь, только лежишь, как камень, как неживой. Не думай, что трусость, потому что трусость в тебе, а не во мне, не моя. Теперь ты под этим одеялом один и никого, теперь лишь ты, только, какой ты есть, какие все мы.
Где она нынче, кто-то знает, должно быть. Если есть знание, кто это, если это известно, кому, какому. Этих людей не убили. Ты думаешь так, но нет. Дети, младенцы, семейные, друзья, старики и старухи, наши деды, нет, они только могут исчезнуть. Конечно, беспорядки, перевороты, и когда исчезают люди, кого
Или вот наши родители, ты о них не сказал. Может и тебя устранили, и меня тоже, нас забрали, еще мальчишками.
Это тебя расстраивает. Да, меня тоже. Ты этого не знал? Кто состоит в безопасностях? Мой отец, твой отец? Кто они? В этих деревнях, брат на брата? Да. Ты слушаешь, ты слушай. Брат на брата, ты это знаешь, я это знаю. Это расстраивает, да, но это так. Может ты лжешь себе, я думаю так, показываешь мне сентиментальность. Правда тебе неизвестна. Ты говоришь мне о трусости. Нет, не трусость. Есть же братья, мы братья, братья теперь, как и тогда. Ты гулял у периметра? Ты можешь гулять у периметра. Некоторые там гуляют, у них есть женщины, жены. И ты тоже можешь гулять. Я не сошел с ума. Ты думаешь так, но я не сошел. Слушай меня, я говорю, а ты слушай. Что ты мне можешь сказать? Что ты мне можешь сказать? Ты скажешь. Да, происходят вот эти самые ужасные вещи. Ты о них знаешь. И другие узнают. И твой товарищ тоже, теперь она знает. Вот это ты обо мне и думаешь.
Самые ужасные вещи. Конечно, они происходят. Мы все о них знаем. Ты наметил меня, мне это известно. Думаешь, мне не известно? Ты считаешь меня дураком.
Да, в этой секции есть дураки, может и ты один из них, тебе лучше знать, может и я такой, как ты думаешь, и если я только такой, если ты думаешь так, да, ты дурак. Эта возможность несерьезна, те, кто думает, что такое возможно, несерьезные люди.
Продолжай, слушай бредовые речи тех, кто обречен умереть. Что с ней случилось, с ее отвагой, со стыдом в ее отваге, она стыдилась отваги, своей отваги. Давай будем слушать истории. Чего мы тогда не наслушаемся. И что это за места, если мы разговоримся, ты расскажешь мне после, потом.
25. «история должна существовать для коллег»
Поговорим о том, какую нам следует занять позицию в этом «защитном формировании», которому мы все посвятили себя, как члены, можно сказать, как добровольные сотрудники, ибо что же еще такое коллеги. Если существует критика индивидуальных людей и коллег нашей группы, то не от меня, а от нас. Персональная критика индивидуальностей бесцельна, неправильна и указывает лишь на непонимание реальности, ситуации, как нашего материала.
Коллеги обсудили пути вперед. Одно предложение было не умирать. Говорилось, что это предложение новое, оно не ново. Наше «защитное формирование» всегда одобряло открытые методы, действия, политические формальности не бессмысленны и мы можем поэтому одобрить таковые снова, на предстоящие времена. Однако из прошлой практики мы поняли, что, поступая так, рискуем погибнуть еще до того, как выиграем сражение. Мы в ту пору многое вынесли, мы были глупцами, выносящими глупости, насмешки, вступавшими в диалог с теми, которые были известны, как обманщики, лжецы и трусы, притеснители, да, душегубы и убийцы, насильники, насильники детей, убийцы детей.
Вот чем мы тогда занимались. Это ужасно, это так, и также нелепо, конечно. Если коллеги думают не так, найдите основания, уведомите нас, возможно, удастся получить объяснения. Допустим, у нас нет выбора. Допустим, нас принуждают к этому. Расскажите нам, объясните.
Мы тогда видели политические формальности, политику, которая не была политикой. То была политика, приемлемая для верхних, мы называли ее «официальной политикой». Мы говорили, как о радикальных, о людях и группировках, которые не были радикальными, как мы и сейчас делаем так, говоря о демократических людях заграничных стран, о религиозниках, о парламентарных людях, которые существуют в этих странах как политики-наймиты, слуги этих заграничных правительств, европейских, африканских, скандинавских, азиатских и далее, во всех географических формациях, все политики-наймиты имеют финансовые вознаграждения, существующие от международных корпоративных финансовых органов и органов крупного бизнеса, страховщиков всяческого терроризма. Эти люди были там в рамках «официальной политики», нам приходилось поддерживать с ними связь. Да, так придется делать и впредь, если эти новые предложения молодых коллег не вызывают возражений.