Переводы из Рахели
Шрифт:
Различишь ли в молчаньи распахнутых врат
примиренья печать?
Подойдешь ли, как друг, защитишь ли, как брат,
приласкаешь, как мать?
Тель-Авив, 5686
Моя новая комната
Привет тебе, новый дом и морская даль,
окно в двадцати локтях над земной дорогой.
Четыре ветра в окне,
а ночью - праздник огней...
Одна я, и слава Богу.
Давайте,
меня этот сор не ранит:
запечатан ветрами слух, залит морями взор,
и все приемлю заранее.
Тель-Авив, 5686
Запечатлей меня...
"Положи меня печатью на сердце твое..."
(Песнь песней, 8,6)
Хоть рот прижат ко рту, но души далеки,
в сердцах разлад.
Мы - скованные сном пустынные зверьки,
танцующие в ад.
И в этих пьяных па, и в звяканьи цепи,
и в бесовстве огня
не слышен стон молитв, не слышен вздох тоски:
"Запечатлей меня..."
День радостной вести
Четверо прокаженных были у ворот...
И сказали они друг другу...
Этот день - день радостной вести...
(Мелахим II, 7, 3-9)
В безнадежность Шомронской голодной туги
принесли прокаженные весть,
что осада снята и бежали враги,
и добычи желанной не счесть.
Мы сегодня, как прежде, в осадном дыму -
тот же голод и та же мечта,
но известий спасительных я не приму
из больного, поганого рта.
Только чистый избавит и честный спасет,
сохранит, сбережет от огня...
А иначе пусть гибель меня унесет
на заре благовестного дня.
Моей Стране
Ни жертвой огневой,
ни гимном вдохновенным
не послужу тебе,
Страна моя, увы,
Ну, разве что - травой
на берегах Ярдена...
Ну, разве что - тропой
среди травы.
Мой бедный вклад убог -
я это знаю, мама...
Мой бедный вклад убог -
дочерний грех и стих...
Я - праздничный рожок
среди дневного гама.
Я - тихий плач ночной
в глазах твоих.
Тель-Авив, 5686
Рахель
Ее песни во мне звенят,
ее кровь - в моей...
О, Рахель, мать матерей,
дева белых ягнят.
Оттого-то мне так постыл
городской чертог,
что метался ее платок
на ветрах пустынь.
Оттого-то спокойны так
этих странствий дни -
просто помнят мои ступни
материнский шаг.
В отчуждении
От
холодно солнцу в плену у холодных небес...
Голос далекой отчизны - набатом - в ушах:
Встань и иди! Убегай! Что ты делаешь здесь?
От стула до стенки... Встану - без цели, без сил,
В тысячный раз ухвачусь за бесплотный мираж...
Так и брела по дорогам сквозь дождь и хамсин,
Так и любила - сквозь радость и горечь пропаж.
Тель-Авив, 5686
Здесь, на лице земли
М.Б.
Здесь, на лице земли - не в облаках пустых,
здесь, где земля близка, словно родная мать,
будем светиться мы светом ее простым
будем ее печаль втемную принимать.
Нет, не туманный блеск завтрашних томных рос -
нынешний честный день - потом, слезой, зерном -
мы проживем его - короток, ясен, прост -
наш настоящий день, здесь, на лице земном.
Эй, приходите все! Прежде, чем пала ночь,
ну-ка, нажмем, друзья, тысячью сильных рук!
Может, столкнем его с наших колодцев прочь -
может, столкнем его - мельничный тяжкий круг?
Тель-Авив, 5687
Книга моих песен
Те крики, которыми рот мой коверкал
беды и отчаянья миг,
как бусинка к бусинке здесь на поверке
в тетрадочке песен моих.
Распахнуты настежь все двери и дверцы,
все клейма и раны видны...
И даже коросты щемящего сердца
вы щупать руками вольны.
Нисан, 5687
Стена
За мною ходила в детстве
печаль, как вторая тень,
и скорбный наряд отрезал
меня от других детей.
Не дети уже давно мы,
и прошлое то - в огне,
но та же печаль со мною,
и та же печать на мне.
Как прежде, стена меж нами,
но ныне раздел вершит
уже не одежда скорби,
а скорбь сиротской души.
5687
Неужели?
Неужели все это случилось со мной?
Со мной?
Неужели вставала с рассветом в поля
И глотала свой пот земной?
Неужели в горячке весенней страды
Наших тел
С высоты перевязанных туго снопов
В общей песне мой голос пел?
Неужели плыла я в твою чистоту,
В синеву?
О, Кинерет родной! О, Кинерет, Кинерет родной!
Неужели ты был наяву?
5687