Переводы из Уильяма Йейтса(Григорий Кружков) Великое колесо возвращений
Шрифт:
Ведь старость — не предмет для обозренья.
И так зверинец мой из года в год
Являлся каждый вечер на арене:
Шут на ходулях, маг из шапито,
Львы, колесницы — и Бог знает кто.
Осталось вспоминать былые темы:
Путь Ойсина в туман и буруны
К трем заповедным островам поэмы,
Тщета любви, сражений, тишины;
Вкус горечи и океанской пены,
Подмешанный к преданьям старины;
Какое мне до
Но к бледной деве сердце вожделело.
Потом иная правда верх взяла.
Графиня Кэтлин начала мне сниться;
Она за бедных душу отдала,-
Но Небо помешало злу свершиться.
Я знал: моя любимая могла
Из одержимости на все решиться.
Так зародился образ — и возник
В моих мечтах моей любви двойник.
А там — Кухулин, бившийся с волнами,
Пока бродяга набивал мешок;
Не тайны сердца в легендарной раме —
Сам образ красотой меня увлек:
Судьба героя в безрассудной драме,
Неслыханного подвига урок.
Да, я любил эффект и мизансцену,-
Забыв про то, что им давало цену.
А рассудить, откуда все взялось —
Дух и сюжет, комедия и драма?
Из мусора, что век на свалку свез,
Галош и утюгов, тряпья и хлама,
Жестянок, склянок, бормотаний, слез,
Как вспомнишь все, не оберешься срама.
Пора, пора уж мне огни тушить,
Что толку эту рухлядь ворошить!
ЧЕЛОВЕК И ЭХО
Человек
Здесь, в тени лобастой кручи,
Отступя с тропы сыпучей,
В этой впадине сырой
Под нависшею скалой
Задержусь — и хрипло, глухо
Крикну в каменное ухо
Тот вопрос, что столько раз,
Не смыкая старых глаз,
Повторял я до рассвета —
И не находил ответа.
Я ли пьесою своей
В грозный год увлек людей
Под огонь английских ружей?
Я ли невзначай разрушил
Бесполезной прямотой
Юной жизни хрупкий строй?
Я ль не смог спасти от слома
Стены дружеского дома?..
И такая боль внутри —
Стисни зубы да умри!
Эхо
Умри!
Человек
Но тщетны все попытки
Уйти от справедливой пытки,
Неотвратим рассудка суд.
Пусть тяжек человечий труд —
Отчистить скорбные скрижали,
Но нет исхода ни в кинжале,
Ни в хвори. Если можно плоть
Вином и страстью побороть
(Хвала Творцу за глупость плоти!),
То, плоть утратив, не найдете
Ни в чем ни отдыха, ни сна,
Покуда интеллект сполна
Всю память не перелопатит,-
Единым взором путь охватит
И вынесет
Потом сметет ненужный сор,
Сознанье выключит, как зренье,
И погрузится в ночь забвенья.
Эхо
Забвенья!
Человек
О Пещерный Дух,
В ночи, где всякий свет потух,
Какую радость мы обрящем?
Что знаем мы о предстоящем,
Где наши скрещены пути?
Но чу! я сбился, погоди…
Там ястреб над вершиной горной
Рванулся вниз стрелою черной;
Крик жертвы долетел до скал —
И мысли все мои смешал.
КУХУЛИН ПРИМИРЕННЫЙ
В груди шесть ран смертельных унося,
Он брел Долиной мертвых. Словно улей,
В лесу звенели чьи-то голоса.
Меж темных сучьев саваны мелькнули —
И скрылись. Привалясь к стволу плечом,
Ловил он звуки битвы в дальнем гуле.
Тогда к забывшемуся полусном
Приблизился, должно быть, Главный Саван
И бросил наземь узел с полотном.
Тут остальные — слева, сзади, справа —
Подкрались ближе, и сказал их вождь:
"Жизнь для тебя отрадней станет, право,
Как только саван ты себе сошьешь.
И примиришься духом ты всецело;
Сними доспех — он нас приводит в дрожь.
Смотри, как можно ловко и умело
В ушко иглы любую нить продеть".
Он внял совету и взялся за дело.
"Ты — шей, а мы всем хором будем петь.
Но для начала выслушай признанье:
Мы трусы, осужденные на смерть
Роднёй — или погибшие в изгнанье".
И хор запел, пронзителен и чист;
Но не слова рождались в их гортани,
А лишь один тоскливый птичий свист.
ЧЕРНАЯ БАШНЯ
Про Черную башню знаю одно:
Пускай супостаты со всех сторон,
И съеден припас, и скисло вино,
Но клятву дал гарнизон.
Напрасно чужие ждут,
Знамена их не пройдут.
Стоя в могилах спят мертвецы,
Но бури от моря катится рев.
Они содрогаются в гуле ветров,
Старые кости в трещинах гор.
Пришельцы хотят запугать солдат,
Купить, хорошую мзду суля:
Какого, мол, дурня они стоят
За свергнутого короля,
Который умер давно?
Так не все ли равно?
Меркнет в могилах лунный свет,
Но бури от моря катится рев.
Они содрогаются в гуле ветров,
Старые кости в трещинах гор.
Повар-пройдоха, ловивший сетью
Глупых дроздов, чтобы сунуть их в суп,
Клянется, что слышал он на рассвете